Доктор Пилгрим двинулся дальше.

— Для меня это не грязная дыра, — сказал он. — Вы видели это здание слева?

— Разумеется. Это Капитолий.

— С его ступеней наш мученик президент произнес вторую инаугурационную речь.

За спиной у Джози послышался тихий робкий голос.

— Не знаю, вы идете туда, куда идете, из-за меня или нет, или я зря тащусь за вами.

Слова Кэнди напомнили Джози, что сама она примкнула к шествию случайно, и она самым бодрым тоном спросила брата:

— Эрнест, куда мы идем?

— Мы идем, разумеется, к ювелиру, — ответил доктор Пилгрим. — Я не могу сделать золотой зуб из ничего и уже говорил тебе, что последнюю золотую пластинку использовал вчера днем.

Если б молодой южанин хотя бы заговорил, Джози попробовала бы как-нибудь разрешить ситуацию, но он, как и она, пребывал в нерешительности.

На углу она обратилась к нему сердито, почти как к близкому знакомому.

— Вы извините нас, сэр. Не могли бы вы прийти в другой раз, когда брат будет свободен?

— Думаю, я сопровожу вашего брата, — угрюмо ответил он.

— Ну, пожалуйста, — прошептала она. — Неужели опять эта ужасная война.

— Надеюсь, насилия в вашем присутствии не будет.

Шедший впереди доктор Пилгрим оглянулся через плечо.

— Ходьба полезнее для здоровья, когда идешь быстрее. — И продолжал рассуждать о Капитолии до самой двери ювелирного магазина Вайнера на Пенсильвания-авеню.

Здесь двое утренних посетителей сообразили, что участвуют в предприятии, никак их не касающемся, и сразу остановились, а доктор Пилгрим, Джози и Кэнди вошли в магазин.

— Я не понимаю, — сказал капитан Сильве. — Никакое удовольствие, кроме долга, не удержало бы меня в Вашингтоне. Два или три здания, несколько красивых девушек, как мисс Пилгрим, и больше ничего.

Он взялся за дверную ручку одновременно с Тибом и тут же от неожиданности отдернул руку. Его большой палец лег на чужой большой палец, мягкий, в черной лайковой перчатке.

— Я сделал вам больно? — испугался он.

— Что? А, вижу.

Тиб увидел, что начиненный палец его перчатки сделался плоским под нажимом чужого пальца. Он механически потянулся другой рукой, чтобы выправить его, одновременно придерживая открытую дверь локтем.

— Ничего страшного. Это был несчастный случай. У меня нет больших пальцев.

Капитан Сильве, воспитанный в благородных традициях Сен-Сира, не спросил объяснения, поскольку его не предлагали. Только взглянул с любопытством на Тиба, когда вошли в магазин. Затем, будучи французом, заинтересовался развернувшейся у прилавка торговлей.

Мистер Вайнер извлек из своих запасов обтянутую бархатом доску, на которой лежало несколько десятков золотых изделий: знаков отличия — должностных или наградных — и монет неизвестной заграничной чеканки. Некоторые — с многоцветными лентами. Над ними склонилась Кэнди, бормоча: «Просто погляжу», а доктор Пилгрим взвешивал на ладони один из образчиков.

— Вот это лучшее золото, — сказал он.

Кэнди наслаждалась самым торжественным моментом ее жизни и, несмотря на все уважение к доктору, не могла допустить никакой поспешности.

— Доктор, вы сказали, я сама могу выбрать зуб. — Она посмотрела на ювелира. — У вас есть настоящая позолота?

Доктор Пилгрим вздохнул. За это утро он мог бы принять десяток пациентов.

— Кэнди, я объяснял тебе, что позолота — это совсем не золото. Я не могу сделать тебе зуб из позолоты, потому что он не будет жевать.

— Я одно знаю: где я работала, позолота считалась лучше золота. Я знаю, что говорю. Доктор Пилгрим, когда я послала за моим первым обручальным кольцом, оно растопилось у меня на пальце еще до церемонии, а сколько лет я мыла позолоченные рамы — и почти ничего не слезало.

Нервно оглянувшись на Тиба, Джози пришла на помощь брату, пытавшемуся исправить представления Кэнди о драгоценных металлах.

— Кэнди, нельзя сделать зуб из апельсиновой кожуры, правда?

— Да, мэм, но сдается, я видела много позолоты в кабинете доктора Пилгрима, такой, как сыпалась с портретов.

— Это было сусальное золото, — сказал доктор Пилгрим. — Такого в Вашингтоне нет. Нам надо расплавить этот лом и сделать тебе зуб. Если хочешь сама выбрать себе резец, решай быстрее. Вот тебе «За объединенную Ирландию» и «Друзья Освобожденного». — Он резко сказал ювелиру: — Это не золото, это крышка от пивной бутылки, или я ничего не смыслю в пломбах.

Мистер Вайнер виновато спрятал вещь в карман.

— Видимо, случайно здесь оказалась.

Доктор Пилгрим взглянул на него укоризненно и обратился к Кэнди:

— Утро кончается, Кэнди. Мне еще надо выплавить зуб. Выбирай. Вот тебе: «Объединение ветеранов Мексиканской войны», «Тридцать пять лет службы с Дж. П. Вертхаймером».

— Я у никакого Вертхаймера не работала…

— Ну, ладно, Кэнди, вот последняя, если она тебе не нравится, я выберу сам. На этой надпись: «Почетный легион. Рядовой Джордж Эйкен, за исключительную доблесть, убит при Геттисберге, 2 июля 1863».

Вдруг заговорил Тиб:

— Делать из этого зубы для ниггеров?

Капитан Пилгрим повернулся к нему и холодно ответил:

— Сэр, я не знаю, кто вы, но в нашем доме слово «ниггер» не употребляется.

Джози увидела, что револьвер Тиба остановился на уровне прилавка. Она перевела взгляд на нагрудный карман брата, на ту мишень, куда был нацелен карабин три года назад.

— Руки вверх, Пилгрим.

Руки доктора с двумя металлическими вещами поднялись выше.

— Да кто вы такой? Что за чепуха, черт возьми?

— Раскройте ладонь шире. Вот так, хорошо.

Ствол револьвера вслед за докторскими руками поднялся на сорок пять градусов.

— Выше, доктор. Извольте повернуть ладонь так, чтобы монета была на линии огня. Я вышибу ее из вашей руки… еще выше.

— Вы сумасшедший.

— Когда-то вы приказали повесить меня за большие пальцы. Я пришел, чтобы вас убить, но, пожалуй, только отстрелю эти медали из ваших рук.

— Уйди, сестра, — сказал доктор Пилгрим. — Этот человек спятил.

Тиб ждал; он сам не знал — чего. Он пытался вспомнить те страшные ночи; пытался придать себе решимость, выхватив из памяти тот день, когда впервые взялся за рукоятки плуга изувеченными руками и прошел за ним акр.

— Отойдите, — сказал он с угрозой.

Джози уже хотела броситься между ними, но капитан Сильве ее удержал.

— Он сумасшедший, — сказал Сильве.