Шатиль грызла ложку и снова собирала по стенкам котла густую, прилипшую, казалось, намертво, пенку.

— Запомни, ты никому не должна говорить ни слова о том, как это делается! Даже своей маме. Это будет дело, которым мы будем заниматься вдвоем, — я посмотрела на нее как на дочь, давая понять, что я не шучу.

— Обещаю, что не скажу! — она вдруг стала очень серьезной и взрослой, ложка в котле замерла, стало тихо.

— Это позволит жить безбедно, Шати, это будет кормить нас и одевать. У меня есть еще идеи, и я прошу тебя быть моей союзницей, — я видела в ней много сил и желаний реализовывать вот эти мои задумки, а еще, ее мышление, ее боевой настрой поддерживал и меня, хоть я и понимала, что ее вдохновляю именно я.

Мы замочили котлы в речке, накрыли формы с мармеладом чистыми полотенцами, я проводила ее до дома — они почти заканчивали свой домик из самана, и отправилась спать. Ночи становились прохладными, ароматными — спелые травы в ночном воздухе раскрывались. Скошенные травы, что мы все еще копили для козы и лошади, пахли детством, пахли покосом, стабильностью и сытостью.

Утром Дин будил меня с полным недоумением в глазах, мол, мать, ты чего это ни одного котла чистого не оставила? Я встала, песком отмыла самый небольшой и поставила чай. Сходила к месту нашего вчерашнего колдовства над уваренным соком и принесла одну форму, поддерживая снизу. Дин с интересом наблюдал.

— Сходи за Карлом, прямо сейчас. Скажи, что у меня к нему срочное дело. Чай как раз поспеет, — я дала ему понять, что надо пошевелить ножками прямо сейчас, и срочно.

— Ну, хорошо, а что это у тебя?

— Сейчас увидишь, беги.

Пока его не было, я на доске порезала кубик, размером чуть меньше привычного нам кирпича, красиво разложила горкой на доске. Камнем о камень перетерла сахар, подумала о том, что надо завести хорошую ступку, и пересыпала кусочки, чтобы они не слипались между собой.

— Ну, чего, хозяйка, сама не спишь, и другим не даешь, вон, туман еще даже не поднялся, а ты уже всех всполошила, — к костру с нашим «чайным столом», как я окрестила небольшой, наскоро сколоченный столик, подошли Карл с Дином.

— Давайте завтракать, чай готов, хочу вас угостить кое-чем, — мармелад стоял под полотенцем, и как только они налили чаю, я сняла тряпку и ждала их реакции.

Они оба посжимали его пальцами, понюхали, посмотрели на просвет, лизнули, и потом, наконец, откусили. Я смотрела на них как женщины смотрят на мужа, когда впервые показывают тому новорожденного младенца, мол, вот, смотри, сама родила, как тебе? Они молчали и перекатывали кусочки во рту, как заправские сомелье перекатывают на языке вино, боясь пропустить нужную нотку.

— Лора, как ты это сделала? — первым, еще даже не дожевав, спросил Карл.

— Руками, — я смотрела то на одного, то на второго.

— Я понял, что не ногами, но как? — Карл взял второй кусочек, и снова начал его мять и сжимать, словно, боясь, что он поведет себя не как первый.

— Пока не скажу, я жду что вы скажете. Нравится или нет?

— Лора, это вкуснее меда и вкуснее сахаренных ягод, — засовывая третий кусок в рот, еле проговорил Дин.

— Да, я с ним согласен, это вкуснее всего, ну… Кроме мяса на огне, — Карл только что начал запивать сладость чаем, и обнаружил, что так еще лучше.

— Как думаете, это будут покупать? — я внимательно наблюдала за их лицами, которые вдруг перестали жевать и уставились на меня.

— Конечно будут. А у тебя много? — Карл снова смешно прищурил свой единственный глаз.

Я показала оставшиеся десять мармеладных «кирпичей», что стояли в марани, и они охнули. Не поверив, начали снимать полотенца и смотреть под ними. Я думала сделать как бабушка, и в некоторые формы с мармеладом положить целые ягоды, особенно красиво было, когда она укладывала в форму разноцветные виноградины, но потом подумала, что это будет явной подсказкой, и отказалась от идеи.

— Ничего себе! А они не испортятся? — Карл примерно уже подсчитывал — сколько это может стоить.

— Если не будут на солнце, не испортятся. Могут очень долго храниться. А продавать можно в малюсеньких корзинках, что можно сплести из лозы. Но, надо поехать в долину и нарезать ее, — я хотела соблюсти тему, и виноград упаковать в виноградную лозу — маленькие коробочки из туго сплетенной ветви, которых там масса.

— Это долго, Лора, — Карл сидел и оглаживал заросший свой подбородок и явно что-то обдумывал.

— Надо заказать упаковочную бумагу, — он посмотрел на меня.

— Это не дорого?

— Нет, та, что серая, она не дорогая, и нам на каждую упаковку потребуется немного, — он взял шесть кусочков, которые были порезаны примерно, как спичечный коробок, каждый разрезал еще на две части. Положил горкой. — А ты можешь все обсыпать этим битым сахаром?

— Да, сейчас, — я сходила за горстью сахара, снова растолкла в пудру на камне и посыпала сверху его кучку, — я посыпала чтобы они не слипались, ну и для красоты.

— Вот такими кучками и будем заворачивать. А вот завязывать будем лозой — так и нитей не потратим, и красиво. На нее бумаги уйдет не больше, чем на три пира, а продать все это можно за сто пиров — если дороже, то простые люди не смогут купить, — Карл показывал и говорил, а я вспомнила, что Рита получала в месяц по двести пиров.

— А это точно не дорого? — я сомневалась, потому что мало кто готов был отдать ползарплаты за сладости. — Моя служанка зарабатывала двести пиров, Карл.

— Потому что была на обеспечении и жила у вас, а так, в среднем, в городе мужчины зарабатывают по тысяче — две тысячи пиров.

Хм, но все равно. Я пыталась вспомнить свою зарплату в ресторане, когда зарабатывала по сорок — пятьдесят тысяч. Я не стала бы покупать сладости за четыре тысячи, это не соразмерно.

— Карл, нет, это дорого!

— Нет, это для верхнего Валенторна. А в нижнем городе мы будем продавать поштучно.

— Да, точто, Карл, и резать всегда будем сами, и обваливать в пудре, — я поняла что он имел в виду, и рядом с его кучкой положила не разрезанный кусок и порезала крупнее, — эти мы будем продавать в нижнем городе. Здесь, если считать по сто пиров, на сто пятьдесят. А мы делим на десять кусочков, которые будем продавать по десять пиров без бумаги, пусть со своим приходят, или в руках уносят. Так у