«Мошенническое представление» (по словам Дугласа) лекомптонской конституции избирателям Канзаса состоялось 21 декабря. Фрисойлеры отказались участвовать в референдуме, на котором, таким образом, был принят «разрешающий рабство» вариант конституции, за который проголосовало 6226 человек против 569 (как обычно, расследование позже установило поддельный характер 2720 избирательных бюллетеней «за»). Тем временем новая фрисойлерская территориальная легислатура запланировала провести собственный референдум 4 января 1858 года. На нем избиратели имели возможность принять или отвергнуть конституцию в целом. Сторонники рабства бойкотировали этот референдум, на котором 138 человек проголосовали за конституцию, «разрешавшую рабство», 24 — за конституцию, «запрещавшую рабство», и 10 226 человек проголосовали против конституции вообще.

Таким образом, на руках у Конгресса теперь были результаты двух референдумов, и ему предстояло решить, какой из них являлся легитимным. «Пламенные ораторы» с южного берега Потомака стали упражнять глотки, пытаясь повлиять на правильное решение. Йонси в Алабаме говорил о необходимости создания комитетов общественной безопасности, чтобы «разгорячить сердца южан» и «форсировать революцию в Хлопковом поясе». Губернаторы и легислатуры штатов готовы были созвать конвенты по вопросу о выходе из Союза, если Конгресс откажется признать Канзас штатом в рамках «надлежащим образом ратифицированной» лекомптонской конституции. «Если Канзас будет выведен из состава Союза за то, что является рабовладельческим штатом, — спрашивал сенатор от Южной Каролины Джеймс Хэммонд, — может ли любой иной рабовладельческий штат считать за честь оставаться в нем?» Южане, заявлял конгрессмен от Джорджии, намерены «получить равенство в рамках Союза или независимость от него»[337]. Эти угрозы придали Бьюкенену твердости. 2 февраля 1858 года он направил лекомптонскую конституцию в Конгресс с уведомлением, где рекомендовал принять шестнадцатый рабовладельческий штат в состав Союза. Канзас, объявил президент, «в настоящее время является таким же рабовладельческим штатом, как Джорджия или Южная Каролина»[338].

Внимание Конгресса на несколько месяцев оказалось приковано к лекомптонскому проекту. Он вызвал даже больший накал страстей, нежели сам закон Канзас — Небраска четыре года назад. Расстановка сил была такой же, как и тогда, за исключением двух важных моментов: во-первых, на этот раз оппозицию возглавлял Дуглас, а во-вторых, силы северян в Палате представителей консолидировала новая Республиканская партия. Все политическое будущее Дугласа было брошено на чашу весов. Если бы он поддержал лекомптонский проект, то это обеспечило бы ему гарантированную поддержку южан на президентских выборах 1860 года. Однако в сложившихся обстоятельствах быть кандидатом в президенты не значило почти ничего. Высказавшись за признание этой конституции, демократы похоронили бы шансы на победу в любом северном штате собственными руками, поэтому Дуглас не сомневался в своем выборе. Как он сообщил Сенату, он никогда не будет голосовать за то, чтобы «силой навязать народу Канзаса эту конституцию, вопреки его желаниям и в нарушение наших обещаний»[339]. В Вашингтон поступали горы телеграмм и писем, восхвалявших позицию Дугласа. «Вы избрали единственный путь, который мог спасти северную демократию от уничтожения на следующих выборах», — типичные строки подобных писем[340]. Дуглас испытывал неведомое доселе ощущение, что его считают героем даже такие члены оппозиции, как Хорас Грили, который хотел официально принять его в добрые республиканцы.

Югом же, напротив, Дуглас почти единогласно был осужден на вечные муки. Южане притворились «изумленными», видя, что демократы из Иллинойса встали к ним в оппозицию. «Дуглас был с нами, пока не началась година испытаний, — говорил один представитель Джорджии, — а потом обманул и предал нас». Другой, из Южной Каролины, сетовал, что «это отступничество Дугласа более всего остального пошатнуло мою уверенность в северных союзниках по вопросу о рабстве, так как я долгое время считал его одним из самых наших надежных и верных друзей». По мере обострения противоречий риторика южан в адрес Дугласа становилась все нетерпимее: «глава черного сброда… запятнанный позором неслыханной измены… неприкрытый лицемер… мерзопакостный еретик… скверна дерзкого вероломства… издохший петух в выгребной яме… пусть убирается в могилу, которую он роет для своего политического трупа»[341].

23 марта 1858 года усилиями демократического большинства, в котором верховодили южане, Сенат одобрил принятие Канзаса в Союз в качестве рабовладельческого штата. В Палате представителей администрация, как и в 1854 году, могла рассчитывать по крайней мере на половину фракции северных демократов, однако сейчас этого было недостаточно для того, чтобы выиграть битву. Слово «битва» не было слишком сильным определением для того, что происходило в Палате представителей. Однажды во время длившегося ночь напролет заседания республиканец Галуша Гроу из Пенсильвании подошел к скамьям демократов, чтобы о чем-то посовещаться с некоторыми северными демократами. Лоуренс Китт из Южной Каролины прокричал ему: «Убирайся на свою сторону Палаты, ты, черный республиканский молокосос!» Ответив презрительным замечанием про надсмотрщиков за рабами, Гроу сцепился с Киттом и сбил того с ног. Конгрессмены с обеих сторон схватились врукопашную. «В потасовке участвовало около пятидесяти не слишком молодых и совсем пожилых джентльменов, наскакивающих друг на друга как толпа хулиганов из Типперэри, — описывал один репортер разразившуюся в два часа ночи драку стенка на стенку, — большинству из них не хватало дыхания и физической силы, поэтому они не смогли причинить друг другу сколько-нибудь серьезный урон»[342]. Правда, Александр Стивенс полагал, что «если бы у них под рукой оказалось оружие, драка, вполне возможно, закончилась бы кровопролитием. Под впечатлением от всего увиденного я склоняюсь к мысли о том, что Союз может не просуществовать долго, да, пожалуй, и не просуществует»[343]. 1 апреля, во время драматичного поименного голосования, 22 (из 53) северных демократа присоединились к республиканцам и горстке членов Американской партии и отклонили Лекомптонскую конституцию 120 голосами против 112. «Агония завершилась, — написал один демократ — сторонник Дугласа, — и, слава Богу, справедливость восторжествовала!»[344]

Чтобы сохранить лицо, администрация пошла на компромисс, по которому жители Канзаса снова должны были проголосовать за принятие или отклонение Лекомптонской конституции под видом референдума о бесплатной передаче земельных участков из фонда общественных земель. Отказ от такого участка земли вел к откладыванию вопроса о статусе штата по меньшей мере на два года. 2 августа 11300 голосами против 1788 канзасцы, с презрением отвергнув такую уловку как взятку, высказались против. Во время этих событий Канзас истекал кровью от все новых и новых ран. Джейхокеры[345]и «пограничные головорезы» проводили набеги и устраивали засады друг на друга с изрядной жестокостью. В мае 1858 года, практически во вторую годовщину «бойни в Потаватоми», бандиты из числа сторонников рабства поквитались со свободными поселенцами, захватив девятерых в их жилищах и расстреляв (четверо, правда, были только ранены). Вновь появился в территории и сам Джон