Шебалин встал с дивана и подошел к зеркалу. На него глянуло собственное изображение: волосы всклокочены, и глаза какие-то дикие, но, в общем-то, вполне обычное лицо. А как, интересно, выглядят сумасшедшие? Знают ли они, что сходят с ума? Он где-то читал, что не знают.

Бедняга-сыщик пошел на кухню, достал из холодильника кусок колбасы и стал его машинально жевать. Случившееся никак не шло из головы. Нужно бы с кем-нибудь посоветоваться. Но с кем? С женой не хотелось. Женщина она впечатлительная, от всех этих рассказов у нее тоже ум за разум зайдет. Кроме того, у Шебалина было правило: не посвящать жену в обстоятельства своей работы. Тогда с кем же? Может быть, с кем-то из конторы? И это не дело! Вон Бузыкин так и не может отойти. А больше не с кем… Стоп! Он вспомнил приятную женщину-психиатра, с которой обсуждал перипетии, связанные с Машей Глиномесовой. Она более-менее в курсе событий. К тому же профессионал. Не будет охать-ахать и всплескивать руками. Может, даст толковый совет, а нет, так в крайнем случае все равно что-нибудь подскажет. Да и вообще, с ней можно поделиться, как с заинтересованным в этом деле человеком. Да! Но если он расскажет ей о том, что с ним произошло, значит, проигнорирует предостережение Проши и подвергнет свою жизнь опасности. Шебалин хмыкнул. И так плохо, и эдак нехорошо. Да можно ли вообще верить рассказу больного? Может, он и впрямь сам заболевает, коли всерьез воспринимает эти бредни?

– А ты проверь, – неожиданно раздался в сознании чей-то ехидный голос, явно напоминавший голос девочки.

Шебалин от неожиданности даже рот раскрыл. «Ну вот, – с ужасом констатировал он, – уже и голоса мерещатся. Все, крыша поехала. Так или иначе, придется обращаться к психиатру. Как звонить этой самой Касьяновой?» Он достал записную книжку, нашел в ней нужный номер и застыл в сомнении. Что он ей скажет? Что сходит с ума? Это нелепо. С чего же начать разговор? Он постарался вспомнить, о чем они беседовали в последний раз. О девочке и Проше. Тогда еще не было известно, что Проша жив. Вот с этого и стоит начать. Рассказать, что удалось выяснить в Калинске. А потом повернуть беседу на себя… Он нерешительно снял трубку и некоторое время тупо ее разглядывал. Словно какая-то сила отталкивала его от телефона. Наконец Шебалин собрался с силами и набрал нужный номер. В трубке раздались длинные гудки. На том конце провода, по-видимому, никого не было. Он с облегчением положил трубку и пошел смотреть футбол. Чуть позже пришла жена с детьми, приготовила ужин, они поболтали о чем-то незначительном, но совсем немного. Жена, однако, обратила внимание, что с Шебалиным происходит что-то неладное.

– Тебе нездоровится, Коля? – спросила она.

– Продуло, наверное, – отмахнулся он, – ничего серьезного.

– Выпей аспирину, – посоветовала жена, – и ложись спать.

– И так спал весь день! – неожиданно сердито возразил Шебалин.

– Ну как знаешь.

Еще некоторое время он тупо смотрел телевизор. Смотрел все подряд, после футбола какой-то фильм, потом развлекательную программу, новости, еще что-то… Но смотрел вполглаза, думал о своем. Все давно уже легли спать, а он все пялился в экран. Сон не шел, какие-то странные образы клубились в сознании. То вдруг возникало лицо Проши, то вспоминалась старуха-санитарка в морге, рассказавшая, что отец сестер Угрюмовых был колдуном. Или начинало чудиться, что горбунья Амалия болтается в петле прямо перед его лицом. Все программы закончилась, а Шебалин, оцепенев, продолжал таращиться на экран. Потом он потряс головой, отгоняя одурь, воткнул в видеомагнитофон первую попавшуюся кассету. В комнату вошла сонная жена, с тревогой посмотрела на него, но, ничего не сказав, удалилась.

Фильм кончился. Шебалин поднялся, машинально взглянул на часы. Стрелка подползала к трем утра. Он выключил телевизор и некоторое время слонялся по темной квартире. Потом достал бутылку коньяка, налил себе полстакана и залпом выпил. Приятное тепло разлилось по телу, но облегчения не принесло. Воспоминания о событиях в Калинске, словно дятлы, назойливо и упорно долбили мозг. Он улегся в постель, но, проворочавшись час, снова встал и выпил еще. Сон не шел. Через некоторое время ему стало казаться, что комната наполняется призраками. Был здесь и Проша, и сестры Угрюмовы, и еще множество известных и неизвестных лиц. Они говорили, смеялись, приставали к нему с какими-то вопросами, понять которые он был не в силах. Что это было, сон или явь, он не знал. Во всяком случае, посапывание спящей рядом жены он слышал отчетливо.

Когда Шебалин очнулся от своих кошмаров, было раннее утро, уже рассвело, за окном щебетали воробьи, слышался шорох метлы по асфальту. Он чувствовал себя донельзя разбитым. Одна мысль неотступно преследовала его: надо обязательно позвонить Касьяновой. Он посмотрел на часы. Было почти семь. Подошел к телефону. Нет, неудобно, слишком рано. Взял какую-то книжку, попытался читать, но ничего не получилось. Буквы сами складывались в имена Проши, Угрюмовых, девочки… Его охватило тупое отчаяние. Он подошел к телефону, решительно снял трубку и набрал номер. Некоторое время раздавались длинные гудки, и он уже было подумал, что хозяйки опять нет дома. Сердце заныло от тоски, но неожиданно трубку сняли.

Шебалин услышал заспанный голос хозяйки.

– Извините, – сконфуженно проговорил он, – это Шебалин беспокоит. Тревожу вас в столь ранний час только потому, что дело не терпит отлагательств. Мне нужно срочно с вами увидеться.

Слегка удивленная Касьянова сказала, что ждет его через час. Шебалин сидел как на иголках, считая минуты. Он даже не позавтракал и на недоуменные вопросы жены только отмахивался. Наконец назначенный час подошел, и он опрометью выскочил из квартиры, сел в машину и через несколько минут был у ее дома. Та уже ждала его в своей маленькой однокомнатной квартирке. Выглядела Галина, несмотря на ранний час, подтянутой и свежей. Гостеприимная улыбка, кивок на диван, чашка кофе – все это настроило Шебалина на спокойную доброжелательную беседу. Тревога его внезапно пропала. Он снова почувствовал себя уверенно.

Пока он рассказывал Галине то, что узнал и пережил в Калинске, она не перебивала. Только внимательно смотрела на него, старалась заглянуть в глаза. По ее мимике Шебалин понимал, что ему не очень-то верят, но она молчала.

Закончив свое повествование, он внимательно смотрел на Касьянову, ожидая ее реакции. Та некоторое время молчала, видимо не зная, что сказать.

– Все, что я услышала, – наконец вымолвила она, – значительно более невероятно, чем рассказанное вами в первую нашу встречу. Значит, вы утверждаете, что Проша жив?

– Сейчас уже я не могу сказать точно, но в пятницу вечером он определенно был жив.

– Я все же не совсем понимаю, попала ли в него молния или вам это только показалось?

– Попала! На лице и теле имелись явные следы. Кроме всего прочего, есть и свидетели: патологоанатом, служительница морга… А вы мне верите?

– Я что-то не слышала, чтобы после попадания молнии человек остался жив.

– Да он и не человек вовсе!

– Еще интереснее. Кто же он тогда?