хриплый, как и у нее: голосовые связки огрубели из-за избытка никотина – почти две пачки в день. Женщина бросила курить через несколько дней после того, как Соледад вернули домой в состоянии шифоньера; так она втайне ее называет: моя сестра-шифоньер.

Выкурив последнюю сигарету, Консуэло сказала вслух, что бросает, что без Соледад вкус уже не тот. «Мы вместе начали курить и вместе перестанем», – заявила она, погасив окурок перед сестрой.

– Хосема, – раздается вновь.

– Чоле? Ты что-то сказала?

Консуэло медленно подходит к сестре, открывшей рот в бесплодной попытке что-то произнести, вытирает слюну и пристально на нее смотрит, словно пытаясь проникнуть к ней в голову. После инсульта они с Соледад потеряли связь, как она порой объясняет всем, кто согласен слушать, а затем вспоминает день первой менструации, чтобы доказать, что связь была. Обе учились тогда в четвертом классе и спали на одной кровати, ни в какую не желая разлучаться. Консуэло проснулась первой, почувствовав влагу между ног. В полусне она прошла по темному коридору в ванную, села на унитаз с закрытыми глазами и, только когда начала искать бумагу, чтобы подтереться, заметила кровь на трусах и в унитазе. Она уже собиралась закричать, когда вошла Соледад. «Я умру, – сказала она Консуэло. – У меня кровь на ногах и на матрасе». «Нет, это моя, – заверила Консуэло, – у меня внутри что-то лопнуло, посмотри на мои трусы. Мы обе умрем». Встревоженная плачем дочерей, мать вошла в ванную и обнаружила их в объятиях друг дружки. «Мы умрем», – сказали они. Мать близняшек достала спрятанную среди полотенец коробку, открыла и вручила каждой по белой салфетке, сложенной втрое. «Это случается со всеми женщинами, когда они перестают быть девочками, и повторяется каждый месяц». На следующий день она распорядилась заменить двуспальную кровать на две односпальные. «Вы уже не девочки и будете спать как взрослые».

* * *

Консуэло наклоняется так близко к лицу сестры, что чувствует ее несвежее дыхание.

– Чоле? – Она осторожно закрывает ей рот, опять вытирает слюну платком, гладит по щекам. Они с ней уже не как две капли: Соледад будто постарела лет на десять.

Перекатив сестру на бок, Консуэло проскальзывает под одеяло и прижимается к ней всем телом. Хотя мать развела их по раздельным кроватям, просыпались они вместе в постели то у одной, то у другой.

– Хосе Мария скоро вернется, обещаю, – шепчет она Соледад на ухо и крепко обнимает.

Шестнадцатый фрагмент

Ко мне проездом заглянули сыновья. «Проездом» – вот слово, лучше всего определяющее наши отношения: мы проходим через жизни друг друга, не задерживаясь. Когда их одолевают угрызения совести из-за пренебрежения отцом, они приезжают, чтобы сбросить груз вины. Говорят себе: «Надо повидать старика», – и являются без предупреждения, зная, что я почти всегда дома. Едва переступив порог, они чувствуют себя неуютно, мечтают поскорее уйти. Им неведомо, что призраки умерших детей липнут к ним, забираются на спину и шепчут на ухо.

– Почему тебе нравится этот дом? – спрашивают сыновья.

– Потому что я здесь вырос.

Хотя следовало бы дать ответ в духе фильма ужасов: «Я составляю компанию мертвым детям».

Подойдя к моему столу, Андрес полистал страницы этой рукописи без малейшего интереса, скорее механически, безотчетным движением, заученным в детстве, когда он спрашивал меня: «Что ты пишешь?» – а я холодно отвечал: «Книгу». Неудовлетворенный ответом, сын проводил рукой по стопке машинописных листов. «А мне она понравится?» – не отставал он. «Не знаю, но если ты не уйдешь, она никому не понравится». Я присовокуплял шлепок, и Андрес убегал плакать к матери, которая упрекала меня в том, что я напугал мальчика.

Сын глядел на страницы, не ожидая ответа: условные рефлексы подсказывали ему, что следует держаться подальше. Я хотел объяснить, что пишу своего рода автобиографию, но не успел открыть рта, как он заявил: «Неважно. Я не собираюсь читать».

Ни одного из них не интересуют мои книги, однако меня это не тревожит: я и не ожидал, что сыновья будут их читать. Никогда не писал для них. Некоторые коллеги пишут для своих друзей, семьи, чтобы их любили. Когда меня спрашивают, почему я пишу детективы, я отвечаю, что детективы меня выбрали.

Я думал, что всю жизнь буду журналистом. Нет, неправда. Я ни о чем не думал и не представлял будущего, просто работал журналистом, и точка.

В 1946 году Рамон познакомил меня с человеком, который изменит мое будущее, подарит мне его: Антонио Элу́. Элу, сын ливанских иммигрантов, только что основал журнал, посвященный мексиканскому криминальному жанру: «Остросюжетная антология». Рамон тогда работал главным редактором в газете, а я продолжал писать заметки о преступлениях, публиковал интервью и репортажи.

– Антонио нужны авторы для журнала. Почему бы тебе не написать что-нибудь? – предложил Рамон.

Спустя несколько недель я закончил свой первый рассказ. Элу его не принял, но похвалил мой потенциал и взял на себя роль наставника, познакомившего меня с детективным жанром. Советовал, что почитать: По, Дойл, Агата Кристи, Рэймонд Чандлер, Хэммет. Так зародилась любовь с первой страницы до сегодняшнего дня. С третьей попытки мой рассказ опубликовали в «Антологии». Затем меня пригласили в недавно основанный «Клуб на улице Морг»[36], где я завел знакомства и дружбу с другими писателями этого жанра, мечтая влиться в их компанию.

Со временем я напишу несколько выпусков «Приключений Чучо Карденаса», главным героем которых был репортер, работавший в газете наподобие «Ла Пренсы». Я стал частью сообщества авторов-призраков, скрывающихся за псевдонимом. Начал писать для театра и кино.

В перерывах между сценариями, рассказами, репортажами и выполнением поручений я написал свой первый роман, основанный на убийствах Святых, так и не раскрытых. В книге я оживил детектива Хосе Акосту, который руководил арестом моего брата и участвовал в деле Расчленительницы ангелочков, моей матери. Акоста был противоположностью полицейских, которых я встречал прежде: честный парень с высокими этическими и моральными принципами. Расследуя дело Фелиситас, он всегда демонстрировал чуткое и уважительное отношение. Акоста умер как раз в то время, когда я начал писать книгу, и я украл его имя, физический облик и манеры, сделав главным героем своих романов.

* * *

Через Элу на одной из вечеринок я познакомился с Грасьелой, своей теперь уже бывшей женой. «Мои родители – испанцы», – поведала она во время нашего разговора. «Я думаю, мои из Сан-Луис-Потоси, хотя не уверен», – ответил я. Почему-то ответ показался ей забавным. Год спустя мы поженились.

Андрес и Антонио – приемные. Через несколько дней после свадьбы я сообщил Грасьеле, что