Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сара повернулась, чтобы посмотреть Эдриэнн прямо в лицо.
– Когда я слышу его голос, мое сердце бьется чаще. Горячая густая жидкость течет по моим венам, когда он дотрагивается до меня. Но…
– Но что?
Сара откинула волосы с лица.
– Он не смотрит на меня так, как когда-то смотрел на Грейси.
– Я уверена, что вы ошибаетесь.
Сара блуждала взглядом по комнате.
– Это правда. Грейси была совершенством. Она была похожа на лебедя, в то время как я, – она сморщила нос, – была гадким утенком и недотепой.
– Сара, я не могу представить вас гадким утенком или недотепой. Вы так элегантны.
Сара благодарно улыбнулась ей.
– Я говорю правду. Все в вас прекрасно.
Сара понизила голос:
– Не все.
По рукам Эдриэнн пробежали мурашки, хотя она понятия не имела почему. Потом она подумала о письме. О записке от Грейс, которую Попс сохранил. Она намеревалась спросить Сару о ней, но у нее не хватало духу. Но сейчас ей казалось, что признание Сары как-то связано с этой запиской. Сейчас настало время выяснить.
– Сара, у Попса есть одно письмо от Грейс. Это было последнее письмо, которое она послала ему.
Сара опустила глаза и уставилась в пол.
– Я читала его. Она писала… она действительно писала как влюбленная женщина. Но это было как раз перед тем, как Грейс погибла.
Сара продолжала молчать.
– Я хотела спросить, знали ли вы об этом письме?
Сара встала и подошла к дальней стене, где стоял ее открытый чемодан. Она порылась в блузках и юбках. Один глубокий вдох, и она повернулась к Эдриэнн, держа в руках стопку писем.
Эдриэнн моргнула, пытаясь связать эти новые письма с тем, которое видела у Уильяма.
– Сара, что это?
– Грейс никогда не писала Уильяму. Я просила ее. Умоляла, но она отказывалась.
Запутанная картина прошлого начала проясняться. И Эдриэнн не была уверена, что ей нравится все это. Но что она могла теперь поделать? Только подтвердить свои подозрения.
– Сара, это вы писали письма? Письма от Грейс?
– Каждую строчку. – Одинокая слеза скатилась по ее щеке. – Это было ложью и грехом, но он отправился туда из-за нее. Если бы он знал правду, боюсь, он бы там не выжил.
– Но вы сказали Уильяму, что Грейс потеряла к нему интерес из-за вас. Потому что вы любили его.
– В течение всех этих лет было проще думать, что она связалась с другим мужчиной из-за меня. А по правде говоря, она не имела намерения дожидаться Уильяма.
Эдриэнн не могла говорить. Она даже не могла пошевельнуться.
– Я любила его с того самого дня, когда он увидел меня плачущей на берегу реки. – Большими пальцами рук она ласково гладила письма, которые держала в руке. – Но я все больше и больше влюблялась в него, читая его письма. Я выросла на этих письмах. Стала взрослой женщиной.
– И вы писали ему в ответ.
– Да. Мы становились все ближе и ближе, разделяя наши чувства о войне и о доме. Я изливала в этих письмах свою душу. Но… но я хранила свой секрет.
– И в каждом письме вам приходилось подписываться «Грейс». О, Сара, – Эдриэнн придвинулась к ней. – Мне так жаль.
Когда Сара попыталась спрятать письма за спиной, Эдриэнн остановила ее и нежно взяла за запястье.
– Если вы писали письма за Грейс, тогда что это такое?
Сара глубоко вздохнула.
– Это были письма от меня. Которые я никогда не отправляла. Они много лет лежали в закрытом ящике моего бюро.
– В антикварном бюро в вашей гостиной? Я заметила, как вы время от времени посматривали на него.
Сара протянула ей письма, и Эдриэнн взяла их, чувствуя, что в ее руки попали новые сокровища. Но это было тяжким бременем для нее. И она не знала, что делать с ними. Если бы она сожгла их и никогда не сказала бы Попсу правды, это был бы самый лучший способ разрешить ситуацию. Но это было бы обманом. Она понимала, как легко было Саре поддаться этому искушению. Правда была зверем с острыми когтями.
Слабая улыбка появилась на лице Сары.
– Ну же. Прочтите хотя бы одно.
Эдриэнн застыла. Прочитав пусть даже только одно письмо, она становилась соучастницей обмана. От нерешительности у нее вспотели кончики пальцев. Но ее сердце приняло решение, которое не мог принять ее ум. Она вытащила одно из писем из-под связывающей их ленточки. Оставшиеся письма она положила на книжную полку, висевшую рядом. Развернула письмо и начала читать.
Дорогой Уильям,
иногда я удивляюсь эгоизму, который обременяет мою душу. Я тону, медленно погружаясь в зыбучие пески, созданные моими собственными руками. Ложь отвратительна. Я чувствую себя так, словно живу двойной жизнью. В одной я – послушная дочь, в другой – тайная влюбленная.
Если бы я не любила тебя так сильно, я бы остановилась. Я покончила бы с этим ребусом. Я сказала бы правду маме и Грейси. Но я не стану делать этого. Слишком многое зависит от моей способности держать две мои жизни на большом расстоянии друг от друга. Возможно, ты это понимаешь. Ты лучше всех понимал мои мысли и чувства. И ты – юноша, который уехал из города сыном лавочника, вернешься ко мне закаленным в боях героем. Даже дети на улицах рассказывают истории о храбрости подразделения 101. И как ты переживаешь это? Себя настоящего – поэта, которого я знаю и люблю, – ты вынужден будешь отодвинуть на второй план, чтобы стать героем, которым тебя все считают. Так что ты, Уильям, тоже ведешь двойную жизнь.
Но посреди всего этого друг у друга есть мы. И это стоит того презрения, которое может в один день обрушиться на меня. Это стоит подозрительных взглядов моей матери и сестры. Ради тебя я готова вытерпеть это. Ты держишь мое сердце в своих нежных руках. С нашей самой первой встречи. И если выбор будет за мной, мое сердце всегда будет твоим.
У Эдриэнн не было слов. Какую слабую поддержку могла она предложить, прочитав письмо такое честное, такое интимное, такое личное? Слеза скатилась по ее щеке, и она произнесла:
– Сара, вы должны показать это ему.
Морщинистая рука выхватила письмо.
– А что дальше, Эдриэнн? Он и так уже многое мне простил. Когда его терпение иссякнет?
– Почему вы не рассказали ему, когда снова встретились?
Эдриэнн не пыталась обвинить ее – она просто хотела понять.
– Это непростительно. То, что я сделала. Он писал в этих письмах такие личные вещи, такие интимные. – Сара покачала головой. – Когда у меня появилась возможность снова увидеть его, я не могла… просто не могла. Вы представляете, каково это – писать ему, когда за стеной были мать и сестра? Всегда бояться, что они узнают. Что бы тогда сделала со мной моя мать?