Эдриэнн включила свет на крыльце и открыла дверь улыбающемуся Уиллу. Ну и ну! Он еще имел наглость улыбаться!

Она вздернула подбородок.

– Что ты здесь делаешь?

Он протянул ей букет цветов. Полевых, ее любимых, разноцветных и самых разных.

– Я здесь, чтобы извиниться.

Когда она приняла угрожающую позу и скрестила руки на груди, он добавил:

– И красить.

– Сейчас без десяти минут пять утра.

Три герберы в центре букета притягивали ее внимание, но она упорно смотрела в глаза Уиллу.

Он пожал плечами.

– Я сказал тебе, что буду здесь в пять.

Она покачала головой, заметив при этом, как спутаны ее волосы, но не желая их поправлять.

– Я думала, ты шутишь.

Его глаза потемнели.

– Я никогда не шучу о работе.

Дразня ее, он протянул ей цветы и стал размахивать ими у нее перед носом, насмешливо приподняв брови.

– Я думаю, они хотят пить.

Она протянула руку.

– Отдай их мне. Если ты будешь так продолжать, у них отвалятся все лепестки.

Она силой выхватила букет из его рук.

Уилл сдержал улыбку. Она повернулась и направилась в кухню.

– Ты, по всей видимости, не жаворонок?

Она остановилась и посмотрела на него сузившимися глазами.

– Я думала, ты здесь для того, чтобы извиниться.

– Я думал, что уже извинился.

Она прижала букет к груди. Герберы были действительно самыми красивыми цветами на земле.

– Нет. Ты сказал, что приехал извиниться. Ты не сказал, что ты виноват, в чем виноват или как ты осознал, что нужно извиниться.

– Ты не снимаешь меня с крючка, верно?

– Ни за что на свете. Если ты ждал снисхождения, то должен был привезти плитку темного шоколада.

Она исчезла в кухне.

– Хорошая идея. Я запомню ее на случай нашей следующей размолвки.

Уилл уселся в деревянное кресло-качалку в гостиной.

Она выглянула из кухни и уставилась на него.

– Нашей следующей размолвки?

– Ну, Попс называл это стычками. Но моя мама называла ссоры размолвками. Я в точности не знаю, что обозначают эти слова. – Кресло заскрипело, когда он начал раскачиваться в нем. – Отличное кресло.

Но Эдриэнн была полностью погружена в мысли о том, что Уилл Брайант сравнил их перебранку – если она могла назвать ее так – с одной из родительских размолвок. Значит, он считал их парой. Но она не оговаривала с ним условий. И он становился захватчиком чужой территории. О господи, ей действительно нужно выпить кофе.

Она поставила цветы в красивую хрустальную вазу и намолола свежий кофе, слушая, как он качается в соседней комнате. Он так комфортно чувствовал себя в ее доме, что просто зашел туда и нашел для себя удобное место. Кстати, о местах. Ушибленное место на боку все еще болело.

– Ты в порядке?

Она подпрыгнула, услышав его голос в дверях. Он вошел в кухню, и она повернулась к нему лицом.

Он указал на ее руку, все еще потирающую бедро.

– Мне приснился плохой сон.

– Но что-то должно было вызвать боль, которую ты все еще чувствуешь.

– Я упала с кровати, когда услышала… скорее всего, я услышала, как ты стучишь в дверь. Но… – Эдриэнн прикусила нижнюю губу. – Мне кажется, что ты был в моем сне и ломал забор. – Она смотрела на Уилла, а он не шевелился, не мешая ей собрать воедино обрывки сна. – Это был ты. Лошадь же не могла этого сделать. И она не могла перепрыгнуть через забор. А, учитывая снег и лед, мы оказались бы в ловушке.

Он поднял брови.

– Замерзли бы, – прошептала она. – Как Спящая красавица.

Уилл кивнул, но она увидела на его лице сомнение.

– Как ты думаешь, сны имеют значение?

– Нет.

Это единственное слово было таким категоричным и весомым, что Эдриэнн моргнула.

– Никогда?

Уилл провел пальцами по волосам.

– Очень надеюсь, что никогда.

– Почему?

Он несколько секунд помолчал, прежде чем ответить.

– Я постоянно вижу один и тот же сон про Попса.

Эдриэнн облокотилась о столешницу.

– И что происходит?

– Он умирает.

Его голос немного дрогнул, как и ее сердце.

– Он садится в лодку поздним вечером. Я пытаюсь остановить его, но он меня не слушает. Лодка оказывается на мели. Меня там нет, но я смотрю на все происходящее в окно. И он тонет.

У Эдриэнн перехватило дыхание.

– Мне очень жаль, Уилл. Я уверена, что это ничего не означает.

Он попытался улыбнуться.

– А как же насчет твоего сна, с лошадью, забором и со мной?

– Нет. Это тоже ничего не означает. Здесь нет заборов, которые ты мог бы сломать.

Теперь она уже жалела, что затронула эту тему.

– Эй, мне платят только за покраску, а не за разбор заборов!

Она улыбнулась и достала две чашки из шкафа.

– Тебе не будут платить вообще.

Внезапно он оказался позади нее.

– Еще как заплатят.

Это было нечто среднее между ворчанием и обещанием.

И все ее тело – от кончиков пальцев ног и до ушей – покрылось мурашками. Она схватила кухонный нож и повернулась к Уиллу.

– Что касается извинения…

Он поднял руки, сдаваясь, и отступил на шаг. Но прежде чем он успел продолжить, Эдриэнн сказала:

– Ты прощен.

Он рукой отодвинул в сторону нож и подошел к ней так близко, что они чуть не коснулись друг друга.

– Спасибо.

Он поцеловал ее в макушку.

Эдриэнн увидела свое отражение в маленьком круглом зеркале, висевшем на противоположной стене.

– Я… я должна пойти переодеться.

Он был свеж после душа, и от него пахло мылом и кожей, а от нее разило потом после ночного кошмара.

Она поспешно выскочила из кухни.

– Налей себе кофе. Я вернусь через несколько минут.

Они провели день за покраской и болтовней и два раза съездили на лесной склад в грузовичке Попса. Эдриэнн занималась окнами и дверями, а Уилл карнизами. Как обычно бывает во Флориде, к полудню на небе собрались тучи, опровергая обещания синоптиков, и это дало Уиллу и Эдриэнн достаточно времени, чтобы закончить работу.