— А в Аллоа, — продолжала она, — всегда холодно и пасмурно…Иногда за все лето выдается всего пара погожих недель — вот и все. Тогдамужчины охотятся на куропаток. А дожди… Там почти все время дожди. Я успелаполюбить здешнее солнце…

Теперь они ехали по холмам, сплошь покрытым алыми анемонами.Наконец, он свернул на пологую дорогу, спускающуюся к рощице, — взору Зейнаботкрылось маленькое озерцо, словно слезинка на щеке склона. Какаянеожиданность! Прямо на берегу озера высилась изящная мраморная постройка,окруженная цветущим садом — деревья и кусты усыпаны были желтыми, белыми иголубыми цветами. Карим остановил коня у дверей, спешился и протянул Зейнабсвои сильные руки.

— Я зову это место Убежищем. Сюда я всегда приезжаю, когдахочу побыть один. Я отыскал это озеро еще мальчишкой, когда однажды во времяохоты заехал в эти горы. А когда я возвратился из Самарканда, отец подарил мнеэти земли. Я выстроил сперва свою виллу с видом на море, а затем — Убежище.Именно здесь, чтобы никто не вторгся и не нарушил моего уединения, Он взялЗейнаб за руку — так, рука об руку, и вошли они, миновав портик, в дом.

Она оглядела единственную просторную комнату: в дальнемконце виднелась дивная галерея, вся увитая розами. В углу комнаты журчал фонтанчерного мрамора, из золотого носика изящного кувшина струилась прохладнаячистая вода… В самом же центре покоя на возвышении находилось ложе; перьевойматрац, крытый черным шелком, по которому живописно были разбросаны подушечкитого же цвета с золотым шитьем. Подле ложа на столике стоял поднос с жаренымцыпленком, блюдом плова и вазой с гранатами и бананами. Тут же стоял ихрустальный графин с вином. Пол покоя устилали толстые ковры, алые с голубым. Иничего более…

Карим разлил вино в два серебряных кубка и протянул одинЗейнаб.

— Имам говорит, что вино запрещает Коран… — робко сказалаЗейнаб.

— Аллах создал землю, виноградные лозы, а значит, и вино.Созданное Аллахом не может причинить вреда. Вредны лишь предрассудки имракобесие, мой цветочек. При дворе калифа Кордовы вовсю употребляют вино.Смело пей!

Он поднял свой кубок и залпом осушил его. Затем налил егоснова до краев и выпил, на этот раз уже медленно.

Удивленная Зейнаб наблюдала за ним. Карим-аль-Малика сам насебя непохож…

— Зачем мы приехали сюда, мой господин? — девушка так и непритронулась к вину.

— Скажи, что любишь меня, Зейнаб, — неожиданно произнесКарим. — Я хочу услышать эти слова от тебя, хочу видеть твои губы, произносящиепризнание… — В глазах его была отчаянная мольба.

— Мой господин, ты обезумел! — воскликнула она. Сердце еебешено колотилось. Она стремительно отвернулась, чтобы ее не выдали глаза.

Но не тут-то было! Он повернул ее лицом к себе, не сводя снее горящего взора. Тогда она опустила золотые ресницы…

— Судьба жестока к нам: мы полюбили друг друга — и должнырасстаться, — сказал он. — Я люблю тебя, Зейнаб, и ты меня любишь. Почему тытаишься?

— Разве не ты сам учил меня, что не подобает Рабыне Страстипривязываться душою к своему учителю? Боюсь, вино ударило тебе в голову.Присядем спокойно, поедим чего-нибудь! — умоляла Зейнаб…Зачем, зачем он так терзаетее? А вдруг это жестокое испытание? Она должна во что бы то ни стало сохранятьспокойствие…

Карим же вместо ответа привлек ее к груди и хрипло вымолвил:

— Я люблю тебя, Зейнаб. Я не имею на это права, я круглыйдурак, но когда, во имя Аллаха, сердце человеческое было мудрым и расчетливым,любимая моя? — Рука его нежно гладила золотистые волосы. — И Аллах, наконец,жестоко наказал меня. Ведь так самонадеянно было думать, что один человек можетнаучить другого искусству любви…

— Ты учил меня не любить, а дарить наслаждение, мойгосподин, — тихо отвечала девушка.

— Скажи, что любишь меня! — голос его прервался.

— У этой любви не было бы будущего, — холодно сказала она. —Разве ты с самого начала не разложил все по полочкам? Не объяснил мне, что ясобственность кордовского калифа? Я не могу быть его Рабыней Страсти — и приэтом любить тебя, Карим.

— И все же ты любишь… — настаивал он, гладя девушку по щеке.

— Не делай этого! Не терзай нас обоих! — молила она. От егоприкосновений она теряла силы. — Если бы я любила тебя, как могла бы черезмесяц расстаться с тобой? Если бы я любила тебя, как смогла бы я прожитьостаток дней моих вдали от тебя? Если бы я любила тебя, как могла быпринадлежать другому. Карим, господин мой? — Нет, он вовсе не пьян — она этовидит…

— Твое тело будет принадлежать другому, но сердце — толькомне, мне одному, навсегда! — откликнулся он. — Я не шучу с тобой, не испытываютебя, Зейнаб, любимая! Мое сердце за меня произносит слова, на которые я неимею права! Если бы я мог молчать! Любовь к тебе поработила меня. Я люблю тебя— и буду любить вечно…

И тут девушка злобно оттолкнула его:

— Что мне в твоей любви, Карим-аль-Малика? Я не твоя! Яникогда не стану твоей! Как смеешь ты так безжалостно терзать мое сердце?О-о-о, как же ты жесток! Жесток! Я никогда не прощу тебе этого!

— Так ты любишь меня! — торжествующе вскричал он.

Она с тоской глядела на него. Прекрасное лицо было залитослезами.

— Да, будь ты проклят, я люблю тебя! Ты доволен? Твоетщеславие удовлетворено, мой господин? А я ведь поклялась себе, что никогдауста мои не произнесут этих слов — но ты силой принудил меня к признанию! Кактеперь смогу я стать наложницей калифа? Теперь, когда мы оба знаем все! Что жеты наделал, Карим-аль-Малика! Мы обесчестили тех, кто положился на нас!

Карим вновь заключил девушку в объятия:

— Нет, этого не будет. Мы сделаем все то, что велит нам нашачесть. Ты уедешь к калифу, а я женюсь на этой берберийской девочке по имениХатиба. Но прежде.., прежде мы с тобою проведем целый месяц здесь, в Убежище —мы вдвоем, только ты и я. И, что бы ни уготовила нам жестокая Судьба, нам теперьбудет что вспоминать, чем утешиться. Моя златокудрая Зейнаб! Ну как мог яотпустить тебя, так и не узнав правды?

— Может быть, без этого было бы легче… — тихо сказала она. —Не знаю, смогу ли я проявить подобное благородство и силу духа, Карим… Ведь я простаядевушка из дикой страны. Мы, кельты из Аллоа, ничего не знаем, кроме страсти имести… Я думала, что на свете ничего больше не существует, а ты открыл мнеКрасоту, Свет… Ты дал мне увидеть семью, в которой царит любовь,Карим-аль-Малика! Если бы Бог предложил мне исполнить единственное мое желание— я стала бы твоей до конца дней моих… Рожала бы тебе сыновей, дочерей… Сталабы счастливой и довольной жизнью, подобно твоей матери. Но ты сказал, чтолюбишь меня, и вынудил признаться тебе в любви. Теперь я никогда не будудовольна жизнью, мой господин! И если мне предстоит страдать от сознания, чтоты любишь меня, страдай и ты. Карим! Страдай, зная, что отныне никогда, ниединой секунды не буду я счастлива вдали от тебя! А могла бы быть, если бы нетвое упорство!