— Ты не будешь счастлива, увозя с собою мое сердце? Девушкаотрицательно покачала головой:

— Мне не быть теперь счастливой без тебя…

— О, Зейнаб, что же я натворил! — вскричал он.

— Как бы я ни злилась. Карим, — знай, я не жалею… — отвечалаона. — Я люблю тебя.., а у нас так мало времени… Не надо отравлять еговзаимными упреками! Ты разбил мое сердце, но все равно я обожаю тебя! — Тонкиеруки сомкнулись вокруг его шеи, и Зейнаб страстно поцеловала любимого:

— И буду любить до скончания века!

Подхватив Зейнаб на руки, Карим уложил ее на постель иласково снял с нее одежды. Затем, раздевшись, лег рядом с нею. Руки ихсоприкоснулись, пальцы переплелись. Так лежали они долгое время, молча, покаон, приподнявшись, не поцеловал ее в губы… Ее аквамариновые глаза были полныжгучей тоски, она медленно закрыла их, желая всем существом своим отдатьсяблаженству. Руки его касались ее так, как никогда прежде, с невероятной иневыносимой нежностью…

Губы его ловили каждую ее слезинку, ладони обхватилидрожащее лицо, губы касались губ, щек, трепещущих век…

Ладонь ее заскользила по любимому лицу, запоминая навеккаждую черточку, складочку… Что же сделала она такого, что заслужила этурадость и эту боль? Ведь любовь — это величайшая мука…Она с радостью уедет вКордову. С радостью освободится от этой боли. Ведь она наверняка утихнет современем, она всецело сосредоточится на том, чему он так долго ее учил. Онастанет славнейшей Рабыней Страсти! А что ей еще остается?..

— Я люблю тебя, мой цветочек, — прошептал он ей на ушко.Теплое дыхание ласково согревало ее шею. Он слегка прикусил мочку уха.

Потянувшись к нему, она утратила твердость — на мгновение ейпоказалось, будто сердце в груди разорвалось… Это несправедливо!

— И я люблю тебя, Карим-аль-Малика… Люби меня, мой дорогой!Я хочу быть твоей.., сейчас…

Он всем существом своим откликнулся на страстный ее призыв,а потом они лежали, сплетенные, в изнеможении… Молодой месяц посеребрил озернуюгладь за стенами обители этой горькой любви, а невидимая ночная птица все пеласвою пронзительно-сладкую песню…

Абд-аль-Рахман, калиф Кордовы, раскинулся на огромной своейпостели. За окнами занимался рассвет. Слышны уже были птичьи голоса. Никогдапение их не бывает так прекрасно, как весной, подумалось калифу. Скорее всего,это оттого, что весна — время любви. Любовь волшебно преображает все. Калифулыбнулся. Уже долгое время он не любил… Пожалуй, несколько лет. Всей душой онбыл готов отдаться новому чувству, несмотря на то, что ему уже перевалило запятьдесят…

…Ему прекрасно известно, что о нем все думают. Слухи этиискусно питает его любимица Захра. Захра… Руководимая неуемным тщеславием, оназабивает головы молодых наложниц всякими нелепицами. Дескать, калиф ужедевятнадцать раз стал отцом… Да он к тому же еще и дедушка! Невзирая нанедурной любовный аппетит, который со временем несколько ослабел — это калифпризнавал и сам, — он так долго правит, что многим подданным представляется ужеглубоким старцем… А вот и не правда! У него сильное и здоровое тело, почти каку двадцатилетнего, а в волосах, все еще светлых и чуть рыжеватых, не видноседины. На дворе весна, и сердце его готово вновь полюбить!

Он сладко потянулся, полной грудью вдыхая свежую утреннююпрохладу. Что предстоит ему нынче? Ах, да, сегодня же именно тот день, когдаобычно благодарные друзья, подданные и те, кто только еще желает снискатьблагосклонность владыки, преподносят ему дары! Возможно, среди них будут ихорошенькие невольницы. Может статься, одно из этих созданий пробудит в немнечто большее, нежели похоть… Сомнительно, но все же надежда есть. Да!

Это лишний раз доказывает, что сердце владыки готово вновьлюбить…

Двери спальни бесшумно раскрылись, и вошел раб-постельничий.День владыки начался. Калиф легко спрыгнул с постели. Первым делом искупаться…Затем легкий завтрак: пиала свежего йогурта, чашечка мягкого чаю. Ополоснувароматной водой руки и лицо, он отдал себя во власть проворных рук раба,тщательно обработавшего ногти калифа и причесавшего его. Затем владыка позволилоблачить себя. Для сегодняшнего дня избраны были зеленый и золотой цвета —«цвета пророка». Шелковые шальвары, простая парчовая туника, широкий кушак сроссыпью драгоценных камней и столь же богато расшитый халат с широкимирукавами, сияющими парчовой подкладкой. Золотая рукоять кинжала с крупнымиизумрудами виднелась из-за кушака. Парчовый тюрбан с крупным сверкающимбриллиантом украшал величественную голову владыки. Теперь калиф вполне готовпринять посетителей с богатыми дарами.

Тут явилась любимая жена его Захра, дабы пожелать господинудоброго утра. Это была благообразная женщина, лет эдак под сорок, сизумительными каштановыми волосами и глазами цвета старого серебра.

— Не позволяй чужеземным гостям утомлять тебя бесконечнымибеседами, господин мой. Ты должен бережно относиться к своему здоровью — радинас всех… Хоть я и люблю нашего сына, но ему никогда не быть стольмогущественным правителем, как ты, мой дорогой господин! — она улыбнуласькалифу улыбкой, полной любви.

Калиф ощутил приступ раздражения. Захра — воистинуизумительная женщина… Да, он любит ее, почитает, но в последнее время оначересчур назойливо заботлива, и вообще обращается с ним словно с каким-нибудьседобородым старцем. Она мешает ему, словно песчинка, попавшая в раковинуустрицы, раздражает нежное тело моллюска…

— Мне приятны визиты чужеземных послов, дорогая, — отвечалон. — К тому же, кто знает, какую диковину мне преподнесут нынче? А вдруг этобудет красавица-рабыня, которая похитит мое сердце? — Он улыбнулся жене иудовлетворенно отметил злобный огонек в ее глазах. Пора, пора ей понять, что онне старец, всецело принадлежащий ей и их сыну Хакаму…

Хакам… Еще одна проблема… Нет, он замечательный молодойчеловек, но больше похож на ученого, нежели на будущего правителя. Ониспытывает куда больший интерес к книгам, нежели к красавицам. И детей у негонет — а все потому, что он редко посещает свой гарем. Абд-аль-Рахман обвинял вэтом лишь Захру. Светлая голова сына была предметом ее гордости, она поощрялаего интерес к учебе, приговаривая, что заняться женщинами никогда не поздно —но как она ошибалась! Привело все это лишь к тому, что, когда в руки Хакамапопадала новая книга, женщины вовсе переставали для него существовать. И все жев последнее время принц Хакам обнаружил некоторый интерес к государственнымделам Аль-Андалус. Калиф добился этого, заставив сына понять, что у него естьцелых шесть младших братьев, причем весьма честолюбивых… Но, невзирая ни начто, отец и сын любили друг друга и были очень близки.

Калиф в сопровождении телохранителя проследовал в главныйзал Калифата. Огромный зал венчал сводчатый потолок, поддерживаемый стройнымиколоннами розового и голубого мрамора. Стены и потолок выложены были листовымзолотом. В самом же центре потолка красовалась огромная жемчужина — дарвизантийского императора Льва. В зал вели целых восемь дверей из черногодерева, золота и мрамора, словно парящие в воздухе меж глыб прозрачногохрусталя.