— это чудесное сочетание высокого и низкого. — Он обвел рукой кучки собачьего дерьма, затем указал на величественное здание на южной стороне. — Например, палаццо Гуаданьи, ярчайший образчик зодчества эпохи Ренессанса.

Первый этаж дворца был выстроен из грубых серо-коричневых блоков, а верхние покрывала желтая штукатурка. Строгую изысканную конструкцию венчала лоджия — крытый портик, опиравшийся на каменные колонны.

— На первом этаже — офисы, — пояснил Пендергаст. — На втором — языковая школа, а на третьем синьора Донателли содержит пансион для студентов. Именно там в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году встретились Бекманн и остальные. Синьора Донателли — хозяйка палаццо, последняя из Гуаданьи.

— Думаете, она вспомнит четырех студентов, которые жили тут три десятка лет назад?

— Попытка не пытка, Винсент.

Осторожно перейдя площадь, друзья прошли в огромные деревянные ворота, обитые железом. Оказавшись в некогда роскошном, а ныне мрачном сводчатом проходе, взошли по лестнице на площадку второго этажа. Там с карниза под поблекшей барочной фреской свисал кусок потрепанного картона. На листе твердой рукой была нарисована стрелка, а надпись сообщала: «Приемная».

Для такого шикарного здания приемная оказалась непростительно маленькой — захламленное, но уютное гнездышко, разделенное надвое деревянной перегородкой с фрамугой. С одной стороны старинного письменного стола побитыми сотами выстроились почтовые ящики, с другой — стояла вешалка для ключей. В приемной сидела миниатюрная пожилая дама, одетая с невероятным изяществом; на ее шее и в сморщенных ушах д'Агоста заметил камни, похожие на настоящие бриллианты.

Она встала, и Пендергаст поклонился:

— Molto lieto di conoscerLa, signora[93].

— Il piacere emio[94], — твердо ответила дама, после чего добавила по-английски, с акцентом: — Вижу, вы не комнату пришли снять.

— Нет, — ответил Пендергаст и показал ей удостоверение.

— Вы из полиции?

— Да.

— Что конкретно вам нужно? У меня дела, — остро и с угрожающей интонацией предупредила дама.

— Осенью тысяча девятьсот семьдесят четвертого года, насколько я знаю, здесь жили четверо американских студентов. Вот фотография. — Пендергаст показал снимок Бекманна.

— Вы знаете их по именам? — На карточку госпожа Донателли даже не посмотрела.

— Да.

— Тогда идемте за мной.

Она завела их за перегородку и через заднюю дверь — в комнату побольше, очень похожую на библиотеку. Здесь на полках до самого потолка громоздились книги, рукописи, документы на пергаменной бумаге. Пахло сухой гнилью, старой кожей и воском. Рассыпающийся потолок еще хранил следы искусной позолоты.

— Архивы семьи, — пояснила дама. — Им восемь столетий.

— У вашего дома богатая история.

С нижней полки в дальнем конце комнаты хозяйка достала большой журнал, перенесла его на стол в центре и стала перебирать страницы, на которых убористым почерком было записано все: счета, платежи, имена, даты.

— Как их звали?

— Баллард, Катфорт, Бекманн и Гроув.

Страницы замелькали с поразительной быстротой, поднимая в воздух облачка пыли. И вдруг дама остановилась.

— Вот. Гроув. — Обремененный бриллиантовым перстнем костлявый палец ткнулся в строчку и скользнул вниз. — Бекманн… Катфорт… Баллард. Да, они все были здесь в октябре.

Пендергаст заглянул в журнал, но даже ему оказалось не по зубам расшифровать микроскопический почерк.

— Приехали одновременно? — спросил фэбээровец.

— Да. Тут записано: на одну ночь, тридцать первое октября.

Госпожа Донателли захлопнула книгу:

— Господам угодно что-то еще?

— Да, синьора. Не будете ли столь любезны взглянуть на этот снимок?

— Вы же не рассчитываете, что я вспомню американских нерях-студентов, которые были здесь тридцать лет назад? Мне девяносто два года, сэр. По-моему, я заслужила право хоть что-то забыть.

— Прошу, будьте к нам снисходительны.

Раздраженно вздохнув, дама взяла снимок… и заметно вздрогнула. Она долго, пристально вглядывалась в фотографию, и даже тот бледный цвет, что еще оставался на ее лице, начал постепенно сходить.

— Выходит, я все же помню, — низким голосом сказала хозяйка, вернув снимок. — Его… — Она указала на Бекманна. — Дайте подумать. Он и другие мальчики — может быть, даже эти, на фотографии — ушли на всю ночь…

Ее голос утих. Решительность и выражение непоколебимого достоинства исчезли с лица.

— Да, накануне Дня всех святых. Они вчетвером всю ночь где-то пропадали. Бекманн вернулся под утро. Он был сам не свой, и я отвела его в церковь.

— В какую?

— В ту, что здесь, рядом: Санто-Спирито. Бекманн в панике молил дать ему исповедаться. Прошло столько времени, а я до сих пор помню. Помню лицо бедного мальчика. Он просился к священнику так, будто от этого зависела его жизнь.

— И что же?

— Он исповедался, потом сразу же собрал вещи и отбыл.

— А остальные американцы?

— Каждый год они отмечают День всех святых или, скорее, день до него, который вы, кажется, называете Хэллоуин. Это вроде как оправдание пьянке.

— Не помните, куда они пошли в тот вечер? Или, может, они с кем-то встретились?

— Увы…

Из приемной донесся звон колокольчика.

— Ко мне пришли, — сказала дама.

— Последний вопрос, синьора, — попросил Пендергаст. — Тот священник, что исповедал Бекманна… он еще жив?

— Отец Зеноби? Сейчас он живет с монахами монастыря Ла-Верна.

У двери госпожа Донателли на секунду задержалась.

— Вы прискорбно ошибаетесь, — предупредила она, — если полагаете, что отец Зеноби раскроет тайну исповеди.

Глава 65

Д'Агоста надеялся, что из палаццо они с Пендергастом вернутся прямиком в отель. Но напарнику вздумалось побродить по площади.

— Может, съедим по мороженому? — предложил он. — Здесь неподалеку есть кафе «Риччи». Если не ошибаюсь, там подают лучшее мороженое во Флоренции.

— Я к мороженому как-то охладел.

— Зато я — нет. Уж простите.

Войдя в кафе, они направились к бару. Пендергаст заказал рожок ванильного тирамису, а д'Агоста решил взять эспрессо.

— Не знал, что вы такой сластена, — заметил сержант, облокотившись о стойку.

— У меня что-то вроде слабости к итальянскому мороженому. Хотя на самом деле я хочу узнать, чего он хочет.

— Он? Кто — он?

— Человек, который следует за нами.

— За нами следят? — Д'Агоста напрягся.

— Не оборачивайтесь. Он не особенно примечателен: средних лет, синяя рубашка, темные брюки. Профессионал.

Подали рожок мороженого. Едва Пендергаст аккуратно и с удовольствием надкусил лакомство, как вдруг переменился в лице.

— Он вошел в пансион. — Бросив на стойку несколько монет евро и оставив рожок, фэбээровец зашагал прочь из кафе, увлекая за собой товарища.

— Опасаетесь за синьору?

— С синьорой все будет в порядке. Я беспокоюсь за священника.

— Священника?.. — Д'Агоста вдруг понял. — Возьмем этого парня на выходе из пансиона.

— И ничего не добьемся, только увязнем в бюрократическом болоте. Самое лучшее — ехать прямиком в монастырь. Идемте, Винсент, дорога каждая секунда.

* * *

Они взяли в прокате «фиат» и через двадцать минут уже мчались через холмы. Машину вел Пендергаст.