– Послушайте, Андрей Семенович, у вас швы больно свежие.

Едва речь зашла о швах, Дымов вспомнил рассказ Олега Николаевича о том, как ему плохо зашил швы американский доктор и как в Самаре их пришлось зашивать снова.

Услышав эту историю, Жизнев взбеленился, велел официантке принести триста граммов водки и жестко сказал:

– Давайте-ка, Андрей Семенович, я вам внакладку к швам расскажу еще одну историю. У меня был больной, которому мы сделали простатэктомию. И вот пришла пора вытаскивать катетер, а он не вылезает. Я перепробовал все. Нулевой эффект! Я позвонил в Америку моему учителю, а он мне говорит: «Отпусти его домой, и все будет нормально». И действительно, вечером во время мочеиспускания катетер выскочил. Почему я вам раньше не рассказывал эту историю? Да вы выдали бы на-гора такой спазм, что мы с вашим катетером летели бы до Петербурга. В общем, швы ваши заживают, катетер валяется на свалке, а вы здоровы, и мы сейчас выпьем по сто пятьдесят.

Впрочем, Андрею Семеновичу хватило и пятидесяти. Сегодняшний день, такой богатый на события, оказался для него эквивалентен огромной дозе алкоголя. После первых двух тостов за их здоровье, здоровье всех близких им людей и за Жизнева он уже ничего не помнил.

До гостиницы и койки добрался с помощью Жизнева и автопилота. По всей вероятности, заснул в тот же миг, как голова коснулась подушки.

Спал он недолго: когда проснулся, за окном была глухая ночь. Коктейль, настоянный на алкоголе и адреналине, еще бродил внутри. В этой смеси были и радость, и опасение, и ликование, и боязнь, и еще черт знает что. Он долго лежал в темноте и думал, что жизнь надо менять в лучшую сторону: заботиться о своем здоровье и здоровье близких, больше времени уделять дочерям и внучке. Хотя бы для того, чтобы передать молодым огромный опыт, обладателем которого он является. Он думал о том, что ему, со всеми его женщинами, обязательно нужно записаться в бассейн, и о том, как у них все будет хорошо и по-другому.

И вдруг память услужливо подбросила, как фотографию, страничку ежедневника с планом на понедельник: восемнадцать встреч, звонков и совещаний. Он сразу понял, что все, о чем думал полчаса назад, – маниловщина. В понедельник к нему вернется ад привычной сумасшедшей жизни, когда он будет нужен всем и сразу, а ему – всё, причем вчера. И он будет счастлив, потому что любит быть нужным и жадно набрасываться на жизнь, как на врага или женщину.

«Все возвращается на круги своя», – подумал Андрей Семенович и крепко заснул.

А дальше были быстрые сборы и четырехсоткилометровая изнурительная дорога (хоть и по прекрасным автострадам, а все равно тяжко). Его маленькая победа в автобусе, который вез их к самолету: он уступил место молодой девушке, а сам стоял, хотя спина и ноги молили об обратном.

Наконец они летят. Еще по пятьдесят граммов, налитых щедрой стюардессой, сладкая дрема и резкое тревожное пробуждение: перед Андреем Семеновичем стояла медсестра Кристина с подносиком, на котором лежали лекарства.

«Где я? Что случилось? Как я, сам того не заметив, снова попал в больницу?» Мысли были одна тревожнее другой. И вот он проснулся. «Господи, это же стюардесса с подносом леденцов. Совсем ты психом стал, Дымов!»

Вслед за ним проснулся Жизнев.

– В чем дело? – быстро спросил он.

Услышав сбивчивый рассказ, бросил резко:

– Пройдет. Максимум через две недели, даже с учетом вашей реактивной психики, – и снова задремал.

Посадка, паспортный контроль, испуганные, а потом радостные лица жены и младшей дочери. «Видно, больница не красит», – подумал Андрей Семенович.

Господи, какое счастье ехать посередине заднего сиденья, когда тебя за руки держат жена и дочь. А ты сидишь и заливаешь, как вас с Жизневым принимали важные немецкие банкиры, да что вы едали с ними в ресторанах.

Когда подъехали к дому Жизнева, и Андрей Семенович вышел из машины, чтобы попрощаться, еще раз за все поблагодарить, доктор шепотом сказал ему:

– В вас умер секретарь ЦК партии по идеологии. Даже я под конец вашего проникновенного спича во все поверил и ощутил во рту вкус фуа-гра, которым нас угощали.

Они расцеловались, и Ванечка погнал машину в сторону дома, причем вез почти тем же маршрутом, каким они ехали в аэропорт три недели назад. Но какие это были разные дороги! Как ни бодрился Андрей Семенович, дорога в Германию была путем возможного прощания, а обратная – дорогой торжествующего победителя. Дымов чуть не повторил слова Жизнева про победителя, но вовремя осекся и подумал: «Не перехвались».

И вот уже – дом, поцелуи тещи, родной запах квартиры, уютные домашние тапочки. Весь кайф был в том, что левая тапка чуть рваная, так что Андрей Семенович большим пальцем чувствовал пол. Жена умоляла его выбросить старые тапки и купить новые, но он упрямо повторял: «В моем возрасте ничего не нужно менять».

«Молодец, зайка, не выбросила тапки в мое отсутствие. Наверное, что-то подозревала, – кольнула Андрея Семеновича неприятная мысль. – Но, в общем, какое это теперь имеет значение?»

Как только они перекусили (хотя кусок не лез в горло, несмотря на обилие и разнообразие приготовленного), все его планы посвятить вечер жене и младшенькой, позвонить внучке и старшенькой рухнули под шквалом звонков оживших телефонов. Он снова стал генеральным директором, заведующим лабораторией, и снова госпожа – нет, даже Ее Королевское Величество Работа забрала вернувшегося подданного в свое царство.

Однако часа через полтора Дымов почувствовал, что даже работе не побороть его свинцовую усталость.

– Шел бы ты спать, Андрюшенька, – ласково сказала жена.

– Папа, у тебя глаза квадратные, иди быстрее спать. Я хочу, чтобы ты пораньше встал, и мы поехали кататься. Я должна тебе показать, насколько поднялся мой водительский уровень за три недели.

– Конечно, доченька, конечно.

Он был дома больше трех часов, но смутные больничные видения его не покидали. И, только улегшись в заботливо постланную руками жены постель, еще раз глубоко вобрав в себя все родные запахи дома, он позволил себе подумать, что эту непростую главу его жизни можно закрыть.

Он хотел, на всякий случай, плюнуть три раза через левое плечо, но неудобно плевать в собственную постель. Тогда он стукнул два раза рукой по деревянной спинке кровати, хотел стукнуть в третий, но рука бессильно упала. Андрей Семенович Дымов крепко спал.

2009–2013 гг.

Я хочу пояснить моим читателям – если таковые, конечно, будут, – зачем я написал эту книгу. Не для того, чтобы стать писателем. Уже состоявшихся двухсот моих публикаций и пяти монографий, а также двух недавно сданных в печать достаточно, чтобы удовлетворить любые писательские амбиции. Хотя я сам таковыми, к счастью, не страдаю.