Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды утром мать вручила Лидочке пирог с яблоками и банку вишневого варенья и сказала:
— Отнести доктору. Неудобно как, даже не поблагодарили.
— Мам, я сто раз говорила, он отказался от денег и от любой благодарности. Про пирог — да, говорил, но его сейчас в больнице почти не бывает.
— Значит, плохо ищешь, — отрезала мать.
Лидочка совсем не искала Юрия Валерьевича. С одной стороны, она была бесконечно благодарна ему за то, что спас Мишеньку — тот совершенно выздоровел, даже кашель прошел, он поправлялся и рос не по дням, а по часам, а самое главное, после той ночи мать вдруг перестала каждое утро таскаться на кладбище. Как будто спасение Мишеньки что-то перевернуло, словно этот доктор смог доказать ей, что горя больше не будет, все будет хорошо. За это Лида была ему очень благодарна. Но, с другой стороны, ей было как-то неловко идти к доктору в кабинет с подарками, да и вообще отвлекать его по пустякам. Любая другая на ее месте помчалась бы сломя голову, выдайся хоть малейший повод пококетничать с таким красавцем, но у Лидочки в сердце по-прежнему был лед, льдина с острыми краями, по которой можно только карабкаться, цепляться и резать себе руки в кровь. И ее устраивала эта вечная мерзлота, по крайней мере, внутри уже не так болело. Она не хотела чаепитий с доктором, она вообще ничего не хотела.
— Чего застыла? — громко сказала мать. — Бери пирог и варенье. И сегодня же отдай доктору. Там еще варежки я связала. Шерстяные, хорошие. В благодарность. Чем богаты, как говорится. Пусть не серчает.
— Хорошо, — сказала Лида, забрала сумку и отправилась на работу.
День выдался суматошный, она вспомнила про пирог, варенье и варежки только под вечер. Поправила косынку, сняла серый халат в мокрых пятнах, взяла сумку и отправилась к кабинету доктора-героя. Сегодня там явно кто-то был, потому что из-под двери выливался холодный свет от трескучей лампы на потолке. Лидочка постучала, но ей никто не открыл. «Наверное, опять приклеился к своему микроскопу, — подумала она, — и ничего не слышит». Она постучала еще раз, приложила ухо к двери, и ей показалось, что кто-то с той стороны ответил ей: «Да». Она толкнула дверь, шагнула в кабинет и застыла на пороге. У подоконника стоял Юрий Валерьевич, но приклеился он вовсе не к микроскопу, а к пухлым губищам рыжеволосой Жени. Они целовались так, как Лида до сих пор не видела ни в одном кино, а красивая рука красивого доктора при этом весьма недвусмысленно сжимала левую Женькину грудь. От неожиданности Лида застыла, как будто ее заморозили, и разморозилась только в тот момент, когда Женя с доктором, наконец, прервались и одновременно посмотрели на нее. Тут Лида сообразила, что прервались они не просто так, а потому что она, будучи замороженной, выпустила из рук сумку, и та звонко грохнулась об пол — банка с вишневым вареньем разбилась вдребезги. Лидочка развернулась и помчалась по коридору. Ей вдогонку неслось: «Лидия, стойте!» — и громкий смех рыжей Женьки.
На следующий день Лида не знала, как появиться на работе. Ей почему-то было так стыдно, как будто это ее застукали в объятиях доктора. Но как только она подошла к двери сестринской, то услышала, что там творится что-то неладное. И это была не ссора, это была драка. Рыжая Женя вцепилась в волосы Наде, а пухлая Марьяна колотила их туфлей.
— Сучки!
— Тварь!
— Сама подстилка!
— Куда ты лезешь, он занят!
Лида осторожно присела на краешек скамейки рядом с Зиной, которая спокойно наблюдала за происходящим.
— Кошачья драка, — сообщила та.
— Не кошачья, а сучья. Сучки наши передрались, — хохотнула Аглая, которая мечтала стать артисткой и запрещала звать ее Глашей.
— А что случилось? — спросила Лида.
— А то ты не знаешь? — вдруг заорала Надя, вырвавшись из цепких Женькиных ручонок. — Доктор-то наш ходок оказался по женской части. На той неделе меня целовал да лапал, а вчера уже с Женькой обжимался.
— Он мой! — завизжала Женя. — Не отдам!
— Да пошли вы обе в сраку! — закричала Марьяна. — Я с ним первая целовалась!
— Значит, так целовалась, что он дальше пошел, послаще кого искать! А от тебя, небось, воняет!
— Сама ты вонючка!
— У вас что, совсем гордости нет? — спросила Лида.
Все трое резко замолчали и уставились на нее, а потом одновременно захохотали. Причем смеялись все, кто был в сестринской, даже Зинка с Глашей.
— Ты, Лидка, совсем дурная? — отсмеявшись, спросила Марьяна. — При чем тут гордость? Кому твоя гордость сдалась, когда тут такой мужик? Гордости-то нынче хоть отбавляй, а мужиков по нашим временам раз… и все. И нету! А кто есть, тот пьянь подзаборная. Так что за доктора мы еще повоюем! — И она с размаху въехала туфлей Наде по макушке.
— Да что ж ты за тварина такая! — Та кинулась отбиваться.
— А ты так и просидишь в девках со своей гордостью, — сказала Женька. — Сиди-сиди, Лидочка. Так и состаришься при своей чокнутой мамочке нецелованная! И промеж ног все плесенью зарастет и паутиной затянется!
— Не зарастет, — сказала Лида и поднялась со скамейки. — И, если вдруг кому интересно, по секрету могу рассказать: трусы наш доктор носит синие в красную полоску. А вот тут у него — родинка. — Она показала пальцем на бедро, почти в паху, развернулась и вышла, вовремя закрыв за собой дверь, потому что вслед ей тут же полетела туфля и крики: «Ах ты ж, сучка! Обскакала нас тихоня малахольная!»
В единственный выходной Лида, как всегда, была дома. Мать строчила на швейной машинке, Мишенька возился с игрушками.
— Доктор приходил, — вдруг сказала мать.
В последнее время она была в прекрасном настроении и за всю неделю даже ни разу не ударила Лиду.
— Зачем? — удивилась Лидочка. — Мишеньку проверить? Так с ним все в порядке.
— Ага, — сказала мать и хитро прищурилась. — Мишеньку проверил и сказал, что на свидание тебя хочет пригласить, а то ты с ним почему-то не разговариваешь в больнице. — Мать остановила машинку и уставилась на Лидочку злобным взглядом, совсем как раньше. — Это что еще за выходки, не расскажешь матери?
— А я все должна тебе рассказывать? — У Лиды не было никакого желания ни ссориться, ни объясняться. Она действительно старалась обходить Юрия