школу… — Она хотела сказать про золотую медаль, но промолчала. Какое значение теперь могла иметь ее медаль.

— Но можно же поступить и учиться. Сейчас все возможно. Совмещать работу и учебу. — Он откусил печенье и стал жевать. Жевал он тоже очень красиво — Лидочка это заметила. — Вы ведь наверняка мечтаете стать врачом?

— Я не мечтаю, — уверенно сказала она.

Повисла долгая тишина. Ей стало неловко, она не хотела портить настроение и вечер этому человеку. Наверняка он был хороший человек. Нужно было поддержать разговор, нужно было о чем-то спросить.

— Почему вы сюда приехали? — Больше ей ничего не пришло в голову.

— По распределению, — сказал он. — Но вообще я приехал на войну.

— На войну?

— Да, представьте себе. У меня есть один враг. Мой главный враг. Можно даже сказать, кровный враг, потому что он поселяется в крови у человека и отнимает у него жизнь. Это вирус, Лидия. Я вирусолог. Изучаю вирусы, чтобы их победить. А победить врага можно, только как следует его изучив. Если я буду знать слабые места моего врага, я пойму, как его одолеть.

— Вы правы. Вы очень правы, — кивнула Лидочка. — Но тогда я бы посоветовала вам втереться к нему в доверие. К вашему врагу. Прикинуться его другом, а еще лучше — семьей. В семье лучше всего знают слабые места друг друга. И тот, кто посильнее… или похитрее, тот и бьет больнее всего… Извините! — вдруг спохватилась она. — Я сама не знаю, что говорю. Спасибо вам за печенье.

— Нет, что вы! — Он не сводил с нее глаз. — Вы удивительная девушка. И только что подарили мне очень интересную мысль.

— Я пойду, — сказала она. — Я уберусь у вас завтра, я приду очень рано, вы не переживайте, вы работайте, сколько вам нужно. У вас очень важная работа. Простите меня еще раз.

Она схватила свои тряпки, швабру и ведро и быстро ушла. А Юрий Валерьевич еще долго сидел перед остывшим чаем и думал. Ему было о чем подумать.

Как-то ночью Лидочка проснулась от материнских криков. Сначала она ничего не поняла, она очень устала на работе и в последнее время почти не спала.

— Лида! Скорее! — кричала мать.

Лидочка выбежала из своей комнаты и увидела маму, которая прижимала к себе посиневшего Мишеньку.

— Он не дышит! — кричала она. — Он синий и не дышит! Лида! Помоги!

Мишенька болел уже почти месяц. То есть болел он почти всегда, а если и не болел, то мать сама непременно находила у него какие-то недуги, но на этот раз все на самом деле было серьезно: кашель никак не проходил, каждый вечер поднималась температура, и врачи в детской поликлинике только разводили руками. Они уже перепробовали все средства, но Мишенька бледнел, худел, и анализы становились все хуже, какая-то непонятная болезнь как будто душила его. Особенно плохо было по ночам. Он не мог спать лежа, потому что тут же начинал задыхаться, мать сажала его в подушки, но тогда он не мог заснуть и начинал капризничать, пока мать не срывалась и не совала его в руки Лиде, а себе наливала рюмочку для успокоения. Лида носила бедного малыша по дому, укачивала, пока тот не засыпал, он был уже большой и очень тяжелый, но Лидочка не жаловалась, она же была старшей сестрой, лишь бы Мишеньке стало полегче. Но в эту ночь все стало совсем плохо: Мишенька хрипел, дыхание сбивалось, на впалых щечках был лихорадочный румянец, а на подбородке странная синева.

— Лида! Он не дышит! — прорыдала мать. — Помоги же! Что ты стоишь?!

Лидочка развернулась, быстро сунула ноги в какие-то боты в прихожей, сорвала с вешалки старую телогрейку и помчалась в больницу. В ту ночь дежурил пожилой и занудный Алексей Михайлович — он мирно спал в ординаторской и начал с недовольным видом задавать Лиде миллион вопросов и пожимать плечами, так что она сразу поняла: этот не поможет, надо искать того, молодого, Юрия Валерьевича. Она развернулась и побежала к мужскому общежитию, там, к счастью, дежурил Максим Иванович, он раньше работал сторожем на аэродроме и сразу узнал Лиду. Вместе они поднялись по лестнице на третий этаж и стали колотить в хлипкую фанерную дверь нового доктора. Она так запыхалась, что не сразу смогла объяснить ему, что случилось. Он быстро собрал свой чемоданчик, побросал туда какие-то пузырьки, инструменты, и они побежали. Всю дорогу Лидочка молилась про себя, только бы не опоздать. Только бы не было слишком поздно. Только бы не дошло до этого слова — беда.

Они успели. Молодой доктор был умным, находчивым и решительным, он не сомневался, не колебался, не задавал лишних вопросов и не отвечал ни на какие вопросы вообще. Только попросил Лиду в какой-то момент увести из комнаты маму, потому что от ее завываний кровь стыла в жилах. Лида усадила мать на табуретку на кухне, набросила ей на плечи старый пуховый платок, и они обе стали смотреть на занавеску на двери комнаты, как на ней тень доктора сражалась за их Мишеньку. Доктор победил. Через два часа температура спала, Миша заснул и дышал спокойно и ровно, Юрий Валерьевич вышел из комнаты, улыбнулся и кивнул. А Лидочка только сейчас заметила, что он был в одних трусах, синих в красную полоску, — когда его разбудили, он быстро набросил пальто и так и помчался к больному почти голым. А еще она заметила родинку на бедре, высоко, почти там, куда девушкам смотреть вообще нельзя. Она засмущалась и принесла ему халат в цветочках, а он смутился еще больше, втиснулся в халат — рукава были ему едва до локтей — отказался от чая и завтрака, и сказал что завтра утром зайдет проверить Мишеньку, поставит ему капельницу, и, может быть, они даже обойдутся без госпитализации. Мать опять разрыдалась и бросилась целовать ему руки, Лидочка силой затолкала ее в комнату к Мишеньке, а сама вышла проводить доктора.

— Спасибо вам, — сказала она. — Я не знаю, как мне вас благодарить… Сколько мы вам должны?

Он улыбнулся, смахнул с лица слишком длинную челку, видно, даже подстричься ему было некогда, и сказал:

— Вы ничего мне не должны, Лидия. А в качестве благодарности выпейте со мной еще раз чаю. С печеньем.

— Давайте с пирогом! — наконец-то улыбнулась Лидочка. — Я испеку!

— А давайте. — Доктор улыбнулся ей в ответ, помахал рукой на прощанье и пошел в утренних сумерках к себе в общежитие. В коротком пальтишке, с голыми ногами.

До чая с пирогом у них как-то не