жужжание и зависли серые облачка.

— Тучи комаров есть — дело в шляпе, — одобрил Михаил.

— Нет, какой же пикник без провианта? — возразил Салафиил. Он взмахнул рукой.

— Что это?.. — спросил Гавриил, поднимая в руках золотистую баночку.

— А ты прочитай, — кинул Салафиил.

— «Паек… сухой…» — Габри поднес банку к глазам и стал просматривать этикетку. — «Для архангела Гавриила. Хранить в недоступном для него месте»… Я тебя не понял, как же его нужно хранить в недоступном для меня месте, если он для меня и есть?.. У тебя что, логики нет?.. — Габри стал отдирать тугую крышку. Ему это удалось не сразу, но когда она наконец поддалась, из банки тучей вылетела золотистая пыльца и рассеялась в воздухе. — Эй! А где паек?! — Габри возмущенно затряс опустевшую банку.

— Аккуратней надо было, — хмыкнул Салафиил. — Архангелы сыты молитвой.

— Ну вот, — расстроился Габри, но тут же опять оживился: — Раз мы в диком лесу нам нужна охрана! Михаил, а ну-ка сделай нас непроницаемыми для опасности!..

— Нет, — усмехнулся старший архангел.

— Как нет?! Ты хочешь, чтобы нас украли злые лешие?! Давай нам скорее забор с колючей проволокой! — всплеснул ладонями Габри.

— Нет уж, этого не проси, — ответил Михаил.

— Вот так всегда! — воскликнул Габри. — Захочешь охрану и нет тебе охраны! О, где же ты, моя охрана?!.. — он воздел руки к небесам, даром что рай итак был на небесах.

Салафиил повел золотистыми ресницами. Ему показалось, что он что-то услышал…

В следующий миг, победно продираясь сквозь колючки хвойных деревьев, громко сопя и шурша, на поляну выскочил взъерошенный пес. Тот самый, который так любил спать на клумбе.

С нечеловеческим восторгом в глазах, виляя хвостом как бешеный, он в два прыжка перескочил всю поляну и кинулся на Гавриила, валя его передними лапами.

Архангел и мама сказать не успел, как с размаху плюхнулся спиной в траву, а сверху его намертво придавила собака.

— Что?!.. — под общий хохот Габри попытался отвратить от себя усатую морду и язык, который, капая слюнями на воротник, стал облизывать его лицо. — Тузик! Чего ты творишь?!..

— Внимание, архангел Гавриил только что личным примером продемонстрировал всем нам, что означают слова «просите, и дано вам будет»! — уловил он смеющийся голос Михаила.

— Эх, Туз! — укоризненно посмотрел на пса Габри. — Место!.. — скомандовал он.

Патлатый зверь сорвался с плеч архангела и, оставляя за собой клоки шерсти, через лес умчался в ту сторону, где были цветники. Видимо, его «местом» как раз и являлась клумба.

Габри с кряхтением сел обратно.

— Пой тогда, раз охрану сделать не можешь, — он взял с земли гитару и протянул ее Михаилу.

— Ладно, — согласился Михаил. Он провел пальцами по струнам. — А что петь?

— Что-нибудь красивое, — попросил Рафаил.

— Что-нибудь из лирики! — сказал Габри. — Я же знаю, что ты стихи сочиняешь, признавайся!..

— Ну, сочиняю, — взглянул на него Михаил. — Но петь их сейчас не буду.

— Почему? — не понял Уриил.

— У меня нового ничего нет, — ответил Михаил. Его пальцы подкрутили струны, проверяя их звучание.

— Тогда спой старое!.. — сказал Габри. — «Падших» спой! Мне нравятся «Падшие»!

— Да, мне тоже нравятся «Падшие», — проговорила Агнесс.

— Девочки, вы слышали «Падших из рая» в исполнении Михаила? — спросил Рафаил у своих ангелов. Амелия отрицательно покачала головой. — Миш, спой, пожалуйста.

— Про-осим!.. — воскликнул Габри.

— Хорошо, не надо меня так уговаривать, — улыбнулся Михаил. — Секунду…

Он еще подстроил гитару и сделал глубокий вдох. Темные глаза посерьезнели, насыщаясь цветом. Михаил ударил по струнам и запел негромким глубоким тенором:

— Из рая падшие так дерзко,

Узревши сотни лиц греха,

Вы страсти сладостной и мерзкой

Познать решили до конца…

Ангелы затихли и, не отрываясь, смотрели на первого архангела. Габри успокоился и даже боялся дышать.

Пальцы Михаила проиграли несколько нот. Выдержав паузу, он продолжал, более не останавливаясь:

— Мой первый брат,

Рожденьем верный,

От века создан солнцем дня.

Едва увидел я, навеки

Стяжал вкус дружбы для себя.

Мой первый друг

Ты самый близкий,

Деливший детские

Несмелые мечты.

Но как случилось вдруг?..

Второй, средь Бога первым

Назвался сам и больше хочешь ты.

Разбиты ревностью сосуды

Любви двух братьев в черепки.

Привычны злобы ныне пересуды:

Мне отомстить желаешь от тоски.

Вселенной ненависть обычной стала скукой,

И жизнь сетьми плетет вокруг тебя.

Людей и ангелов зовешь ты вечной мукой,

И вечный бой кипит, желанья разделя…

Ты ненавидишь и стенаешь,

Не знаешь, хочешь и горишь,

Моим порывом убиваясь,

Его ты страстью задушишь…

Мой ангел,

Данная мне в помощь

Диана, светлая, как день.

Быть может, ты уже не помнишь,

Как разгоняя ветра тень,

Красивых рук твоих касаясь,

Я знал, что любишь;

И прекрасен мир,

Где, о себе я забывая,

Тебе свой каждый вдох дарил.

Но ныне что?..

Даров ты не желаешь

От сердца более моих.

Теперь ты факелом пылаешь,

Потухший взор твой страстью облачен.

То, что дано нам всем, хотела для двоих,

И стонет сердце, свергнуто мечем…

Теперь лишь иногда, когда невыносимо,

Когда терпеть превыше твоих сил,

Ты обращаешь взор на небо:

«Вернешь ли время, Михаил?..»

Вы ангелы архангела Денницы,

Зари ушедшей, дети света, рабы дна.

Сердца разучены молиться

В молитву погрузили сна.

И не проснуться им под звон железа,

Небесной стали и клинка,

Пока железа сердца нежно

Не тронет вашего слеза.

Доколе будет эта бойня

Со всеми, против всех, со мной?

Не умереть теперь спокойно,

Ответив собственной главой.

Увы, не в силах я исправить

Ошибок, сделанных всех мной.

Себя я тихо вопрошаю:

Пройдет ли чаша стороной?

Но не могу я дать ответа,

Себе скажу:

Молиться и любить.

И верить надо, что случится

Победой главной победить.

Тогда узрят от боли преисподней

В раю

Восставших ангелов из пепла дел своих.

Диана, возносясь как птица,

Звездой зажжется

Среди них.

Ты, Самуил,

Названный Князем тьмы и лести,

Свободу вспомнишь

Таинством небесным.

Тогда забудутся

Все сделаны тобой дела.

Твое крыло

Во взмахе перекрестном

Коснется моего крыла…

Михаил умолк, допев последний куплет. Его темные ресницы были опущены и слегка подрагивали.

Когда он поднял голову, то с удивлением увидел, что все сидят расстроенные и молчат. Агнесс, пряча щеку на плече Салафиила, пыталась незаметно стереть слезу. Ангелы Рафаила совсем стушевались и только грустно глядели куда-то вдаль. Габри, не стесняясь, плакал, вытирая глаза кулаками.

— Это было замечательно… — проговорил он. — Будь музой вместо меня, я увольняюсь.

— Нет, Габри. Это твоя работа, — грустно усмехнулся Михаил.

Взгляд первого архангела остановился на пламенеющем костре. Другие братья, повинуясь безотчетному чувству, тоже опустили глаза в