колдуний на свете нет, что это вздорь болтают, будто есть такие женщины, которые верхом на ухвате ездят на Брокен. Случалось ему, конечно, видеть у знахарки такие вещи, которых он не понимал; он хорошо помнил и тот фокус с медными монетками; видел он также, что у нее есть разные мази и снадобья, которыми она лечила людей и скотину. Но насчет флюгера, который она якобы вешала над огнем и тем вызывала страшную грозу — это была уже прямая ложь. Старуха учила графа многому, что могло быть ему полезно; учила его, например, как лечить больных лошадей, чем поить от бешенства, как готовить приманку для рыб и пр. Скоро единственною собеседницею мальчика оказалась знахарка: няня умерла, а мачеха совсем не заботилась о пасынке.

Когда братья подросли, жизнь Куно стала еще печальнее. Братьям посчастливилось не свалиться с лошади при первой прогулке и Гроза Цоллерна остался доволен своими сыновьями. Он полюбил их, каждый день выезжал с ними, обучал их всему, что сам знал. Не многому научились они: читать и писать граф сам не умел, так что не счел нужным утруждать наукою своих любимцев, зато передал им в совершенстве все свои ругательства. К десяти годам мальчики сыпали на все стороны проклятия, ссорились со всеми, жили между собою как кошка с собакою и действовали сообща лишь в тех случаях, когда собирались чем-нибудь насолить Куно.

Мать очень спокойно относилась ко всему; она считала, что здоровым и сильным мальчикам очень полезно драться. Но раз слуга донес об этом графу. Тот хоть проворчал по обыкновенно: «Знаем уж! Глупости!» но все же призадумался и решил принять меры, чтобы сыновья не убили друг друга до смерти: угроза знахарки все еще тревожила его. Раз, когда он охотился в окрестностях замка, он обратил внимание на две горы, словно предназначенные для замков. Он тотчас же отдал приказание строиться там. Один из замков предназначил он младшему из близнецов, «маленькому плуту», как назвал он его за разные проделки, и окрестил его Шалькберг (от слова шальк — плут). Другой получил название Гиршберг. Оба замка стоят там и до сих пор, всякий путешественник по Альбу может их видеть.

Гроза Цоллерна собирался завещать старшему сыну Цоллерн, младшему Шалькберг, а третьему Гиршберг. Но это совсем не входило в расчеты его жены. «Дурак Куно», — так звала она пасынка, — «дурак Куно и без этого богат со стороны матери и ему еще достанется прекрасный Цоллерн? А моим сыновьям те скверные замки и голый лес?»

Как ни доказывал ей граф, что надо же за Куно признать хоть право первородства, графиня плакала, спорила, настаивала и добилась того, что граф уступил и завещал близнецам Цоллерн и Шалькберг, а Гиршберг старшему сыну. Ему же достался городок Балинген. Вскоре затем старый граф заболел. Когда врач объявил ему, что пришел конец, граф отвечал по-прежнему: «Знаем уж», — а духовнику, который увещевал его смириться перед смертью, буркнул: «Глупости», — выругался и умер, как жил, нераскаянным грешником.

Еще тело его не было предано погребению, как графиня явилась с духовною и, обращаясь к Куно, насмешливо предложила ему применить к делу свою ученость и посмотреть, что стоит в завещании, а именно, что ему нечего больше делать в Цоллерне.

Куно безропотно покорился воле покойного и с горькими слезами простился с замком, где родился и где оставил все, что было ему мило: могилу матери, старика капеллана и единственного друга своего, знахарку.

Замок Гиршберг был очень красив и хорошо обставлен, но Куно чувствовал себя там слишком одиноким и чуть не заболел с тоски по Гогенцоллерну.

Графиня и близнецы — им было тогда лет восемнадцать — сидели раз на балконе и смотрели вдаль. По дороге показался статный рыцарь; за ним великолепные носилки на двух мулах и несколько слуг. Долго рассматривали молодые графы, кто бы это мог быть, вдруг Плут захохотал: «Да это сиятельный брат наш с Гиршберга!»

— «Дурак Куно?» — с удивлением отозвалась графиня. — «Неужели он собрался оказать нам честь к себе пригласить, даже носилки для меня приготовил? Ну, признаться сказать, такой любезности и великодушия не ждала я от любезного сына нашего, дурака Куно. Что-ж? Вежливость за вежливость. Сойдем к воротам встречать его. Постарайтесь смотреть полюбезнее; может, он что-нибудь преподнесет нам в Гиршберге: тебе коня, а тебе сбрую, а я бы не прочь получить ожерелье его матери».

— «Совсем мне не нужно подарков от этого дурня!» — возразил Вольф, —«и приятного лица тоже делать не буду. По моему, самое любезное с его стороны было бы отправиться к почтенному родителю, и предоставить нам Гиршберг со всеми угодьями. А мы уж вам, маменька, уступим ожерелье по дешевой цене».

— «Вот как, змееныш! Я стану покупать у вас ожерелье? Это в благодарность за мои хлопоты о вас насчет Цоллерна? Правда, ведь, плутишка, я даром получу ожерелье?»

— «Даром только смерть, любезная маменька», — смеясь отвечал младший. «Если правда, что ожерелье дороже любого замка, надо быть дураком, чтоб даром вам его на шею повесить. Закроет Куно на наше счастье глаза — мы поедем туда, все поделим и свою половину ожерелья я продаю. Дадите за него больше чем жид — оно ваше, дорогая родительница».

Тем временем они дошли до ворот и графине стоило большого труда подавить досаду насчет ожерелья: граф Куно уже въезжал на подъемный мост. При виде мачехи и братьев, граф остановился, сошел с коня и вежливо поклонился им. Хотя они ему много делали зла, но он все же не мог забыть, что отец его когда-то любил эту злую женщину и что сыновья ее ему братья.

— «Как отрадно видеть, что сын не забывает нас», — начала графиня вкрадчивым голосом, милостиво улыбаясь пасынку. — «Как дела в Гиршберге?Удалось ли тебе там прилично устроиться? И даже паланкин приобрели? О-о! Да какое великолепие, королеве не стыдно прокатиться! Теперь не хватает в нем только молодой прекрасной хозяйки. Но, может быть, любезный сын уже подумывает об этом?»

— «Простите, я еще не думал об этом, любезная матушка», — отвечал спокойно Куно: — «я хочу запастись другого рода обществом и собственно