этому признаку они не «средний класс». Все-таки средний класс — это относительное большинство общества, почему и задает этому обществу, с одной стороны, мобильность и динамичность, с другой — стабильность, ибо составляет большинство тех, кто а) работает, получая за это хорошие деньги, и б) активнее всех потребляет. То есть он — главный сегмент, действующий на рынке — любых товаров, благ, услуг; он создает основную часть капитала страны, составляет основную часть голосующих. Он — квалифицированный работник, взыскательный потребитель и сознательный избиратель. Это определяет его социальную значимость.

Таких людей у нас крайне мало. Может быть, сейчас их доля увеличилась процентов до четырех — но вряд ли больше. Чуть смягчив признаки, наберем процентов восемь-девять. Все равно не получится большинства, способного влиять на экономическую, потребительскую, политическую ситуацию. Хуже того: эти люди не осознают себя как отдельную группу со своими интересами, возможностями и инструментами влияния. В этом они не слишком отличаются от основного взрослого населения страны, которое на две третьих — три четвертых представляет собой людей, признающихся в том, что они влиять на свою жизнь не могут.

Исходя из этого, мы фиксировали в нашей работе явную слабость того, что при динамичном, активном развитии, солидарных связях, мотивации на высокие достижения и так далее — могло бы в свое время стать зачатками среднего класса в стране.

Второе, что важно для самооценки этих людей, — они совсем не уверены в том, что их положение хоть сколько-то надежно; что оно продлится в следующем поколении. Поэтому они ориентированы на то, чтобы учить детей за границей, посылать их туда работать, а то и оставлять их там навсегда.

Нынешнюю ситуацию они осознают — по крайней мере, осознавали на момент исследования — как ненадежную, и их взгляды и высказывания о том, что хорошо бы уехать, тем более вывезти детей, — во многом определялись чувством незащищенности, неготовности отстаивать свои права в здешнем суде, неуверенности — как и у большинства населения — что это удастся.

Притом большинство из них тогда все же не было намерено уезжать. Доля думавших об этом выше, чем в других группах социума, но не приближается и к половине, тем более — к большинству этой группы. Процентов 20, в более мягких формулировках — 30, из нее с той или иной степенью настойчивости думают об отъезде. Но среди них тех, кто всерьез что-то для этого делает, — несколько процентов. В пересчете на группу в целом — величина весьма незначительная. Она, правда, может расти, если будут нарастать неопределенность ситуации и чувство угрозы. С другой стороны, при этом возможны и другие выходы. Скажем, начиная с декабря 2011 года эти люди не проявляли растущего желания уехать. Такие голоса раздавались, но в основном в СМИ, ориентированных на этот, условно говоря, потенциальный средний класс. Напротив, установка была на то, чтобы оставаться, работать здесь и добиваться изменения ситуации.

Насчет детей доля куда больше. Особенно если речь не о том, чтобы их оставить за границей навсегда, но чтобы их там учить, чтобы они там прошли по крайней мере начальные стадии профессиональной социализации и в этом смысле вписались в большой глобальный рынок, разделение труда, в мировые требования к профессии. Однако, напомню, это — 2–4 % взрослого населения. Из них 60 % хотят (по крайней мере, так они говорят), чтобы их дети за границей поучились, 40 % — чтобы их дети там поработали, — но это же меньшинство меньшинства. Вряд ли намного большее, чем доля населения.

И если взять среди них тех, кто более-менее твердо намерен либо уехать, либо вывезти детей и что-то для этого делает, — это опять же будут доли процента.

Среди людей этого уровня дохода, этой степени относительной успешности (обязательно одна машина на семью, у многих две, загородный дом и т. д.) доля тех, у кого очень высокий уровень образования: два высших или высшее плюс аспирантура или что-то к ней приравненное, — всего 9 %. Это повыше, чем в населении в целом. Но если взять учащуюся (или студенческого возраста) молодежь, — среди них всего 8–9 % озабочены качеством своего образования и думают о повышении этого качества.

Идея качественного образования в большинство населения не вошла. Даже в сознание тех, кто имеет высокое образование, сумел его конвертировать в доход, в относительное положение, в образ жизни и т. д. Идея качественного образования, понимание его ценности, готовность за него платить, а ради этого — рационально относиться к своим доходам, копить деньги на образование детей и так далее — обнаруживается у сущей доли процента. Даже среди тех нескольких процентов, которые мы изучали как возможный средний класс.

Значит, отождествление «среднего класса» с «образованным» — неправомерно?

Ну… Если взять людей социально активных, — а они в основном все-таки в этом слое или близко к нему, — тех, кто выходил в 2011–2012-х на улицы, — среди них доля имеющих высшее образование (даже два) будет куда выше, чем в стране в целом, даже чем в крупных городах страны, даже чем в столице. Если в Москве высшее образование имеет до половины взрослого населения, то среди выходивших на улицы таких 70–75 %. Если добавить к ним тех, у кого два высших, получится: высокое образование имеют четверо из пяти митинговавших.

Связь между уровнем образования, относительным успехом — доходом, социальным положением, образом жизни — и социальной активностью и заинтересованностью в политике есть. Но не прямая. Если иметь в виду людей с высоким уровнем образования, живущих в крупнейших городах и в одной из столиц страны, добившихся известного успеха, — среди них, скорее всего, будет высока доля занимающих руководящее положение либо в государственных, либо в частных структурах. Да, они больше других интересуются политикой, ибо понимают связь своего положения, успеха, перспектив не только с тем, кто «крышует» их фирму или предприятие, но и с общей политической ситуацией в стране и в мире.

Это вопрос реального положения в структуре власти — неважно, руководящего или нет — плюс уровень образования, которое вообще расширяет кругозор и ориентирует человека на большее количество источников информации. Все это в сумме влияет на заинтересованность в политике — но вовсе не обязательно протестную. Это может быть и та часть среднего и более высокого руководства, что ориентирована на статус-кво и не хочет ничего менять.

Как видно из другого нашего исследования, большинство людей с относительно высоким положением считает, что а) модернизация — это правильно, б) что она идет, но в) плохо и г) самое важное — чтобы только перемены происходили не при нас: чтобы, пока