– По нарушениям в миф-линиях, сэр. Будучи сама одаренной, юная леди не может пересечь миф-линии, не создав при этом возмущений… скажем так, она оставляет за собой кильватерный след. Чем ближе мы к ней подходим, тем сильнее помехи, связанные с ее продвижением.

– А она близко? Они?

– Я бы сказал, сэр, что мы отстаем примерно на час-полтора.

– Этот кильватерный след, вы его видите? Благодаря очкам?

– Верно, сэр. Мои очки делают сеть миф-линий, покрывающих эту страну, видимой глазу.

– Любому глазу?

– Любому, хотя для интерпретации увиденного необходимы кое-какие навыки.

– А я, например, мог бы ими воспользоваться? Чтобы узнать, куда подевалась моя дочь?

– Существенных возражений не имею, но мне бы очень не хотелось, чтобы вы…

– Вы не могли бы еще раз взглянуть, просто проверить, не сошла ли она с дороги в поля?

– Я в значительной степени уверен, сэр, что она следовала по шоссе.

– Мое душевное спокойствие существенно возрастет, если вы сделаете одолжение…

– Ладно, сэр.

Колдуэлл повернулся на своем сиденье, чтобы посмотреть, как Тиресий достает очки. Старик подышал на линзы, тщательно вытер их мягкой пергаментной оберткой. Взглянув в зеркало заднего вида, я успел заметить, что внутри стекла вьются сияющие ленты.

И тут Колдуэлл атаковал. Словно кобра! Он выхватил очки из рук Тиресия и нацепил себе на нос, а старый бродяга даже охнуть не успел.

С нечленораздельным ревом Гонзага бросился через спинку сиденья и схватил Колдуэлла за лацканы пальто. Колдуэлл издал долгий противоестественный вопль и упал лицом вперед, со страшным стуком ударившись лбом о деревянную отделку бардачка. Падая, он потащил Гонзагу за собой, и тот оказался почти на мне. Руль выскользнул из моих рук. Я хватался за него, за ручной тормоз, за что попало, а машину в это время несло. Живая изгородь мчалась навстречу в свете фар, а потом автомобиль застыл как вкопанный в считаных дюймах от кювета.

Все это произошло более-менее одновременно.

Тиресий сорвал очки с Колдуэлла и вернул их в карман, яростно бормоча:

– Так нельзя, нельзя… ну какой же дурак, до чего глупый человек. Не обучен, ничего не знает, дара не имеет…

Я держу в бардачке маленькую бутылочку бренди. Решив, что это поможет, я вернул Колдуэлла в нормальное положение; даже в темноте был виден багровеющий у него на лбу синяк. Рот и глаза отца Джессики были открыты, вызывая у меня недобрые предчувствия. Когда я посветил фонариком для чтения карт ему в лицо, раздался пронзительный крик, от которого у меня все внутри превратилось в лед.

– Слишком ярко! Ярко! – простонал Колдуэлл. – Свет, свет!

Гонзага торопливым шепотом посовещался с Тиресием.

– Надо поскорее доставить его в безопасное место, – перевел Тиресий. Я предложил больницу. – Нет, не в больницу. Там с этим не справятся.

– С чем?

– С тем, что он слишком много увидел.

– Что конкретно?

– Миф-линии, сэр. Он увидел их все, сразу, и это превзошло возможности его разума. Его следует немедленно доставить в безопасное место.

Колдуэлла переместили назад, и, пока Тиресий перевязывал ему глаза сомнительной чистоты носовым платком, севший впереди Гонзага бормотал нечто непереводимое по поводу моих навыков вождения.

– Когда он поправится? Это вообще возможно?

– Я не знаю, сэр. Случай беспрецедентный. Теоретически нормальное зрение должно к нему вернуться, но я затрудняюсь сказать, сколько времени на это уйдет.

– Часы? Дни?

– Как уже было сказано, сэр, сие мне неведомо.

Мы прибыли в Маллингар и колотили в дверь «Окружного отеля», пока не появился закономерно раздраженный менеджер. Он был совсем не в восторге от присутствия двух явных бродяг, угрожающих испортить старинный декор заведения, но после денежного поощрения таких размеров, что даже владелец отеля «Мюнстер армс», истинный грабитель, сменил бы гнев на милость, выделил нам номер с видом на улицу. Я заказал чай и, пока мы ждали, перевязал глаза Колдуэллу более подходящими случаю бинтами из автомобильной аптечки. Даже крошечный проблеск света, проникший сквозь плотно сомкнутые веки, причинял пострадавшему жуткие муки. Гонзага попробовал принесенный чай, взвизгнул от отвращения и вылил все в тазик для мытья рук. Достав небольшую баночку из своего патронташа военного образца, бродяга приступил к приготовлению новой порции, воспользовавшись предоставленным отелем кипятком.

Лапсанг сушонг. Словно выпил чашку жидкого дыма. В жизни не пробовал ничего вкуснее.

17

Закат почти театральной яркости догорал над Атлантическим океаном, когда беглецы достигли начала длинного спуска в прибрежную низменность, где располагался город Слайго. Еще утром они украли у входа в один из пабов графства Роскоммон чьи-то черные простые велосипеды с корзинами и теперь под небом, разукрашенным полосами багрянца, охры и имперского пурпура, покатили вниз по склону к погружающемуся во тьму городу. Тяжелый день измотал Джессику, и все же она ликовала. Они ехали по улицам, крутя педали, один за другим загорались фонари. Из баров полилось желтое сияние, знаменуя единение выпивки и голосов, вовлеченных в дружеские прения; более сдержанный, интимный свет каминов, сопровождаемый бормотанием радио, исходил от жилых домов. Над ними роились и метались стаи некрупных птиц: скворцов, воробьев, зябликов. Джессика не ощущала руководящего разума – пернатые просто действовали сообразно психологии толпы. Ту, другую стаю она не видела с той поры, как они с Деймианом покинули сеновал и птицы вспорхнули в небо.

Деймиан объявил, что ехать дальше бессмысленно. Он решил найти место для ночлега в городе, а утром отправиться в горы и присоединиться к его друзьям. Он взломал замок протестантской церквушки, ютившейся в тени грандиозной католической базилики. Ржавый металл поддался без труда, и они оказались внутри. Джессика никак не могла прийти в себя от такого кощунства.

– Разве существует более безопасное место, чтобы переночевать? – спросил Деймиан.

Они прошли по проходу между рядами скамей. Сквозь витражные окна пробивалось уличное освещение, рождая отблески, напоминающие о небесной благодати. Деймиан открыл скамью с ящиком и достал коврик и подушечку, на которую вставали коленями во время молитвы.

– Вы, протестуны, любите блага земные. – Он соорудил для Джессики постель из тюфячков для коленопреклонения, собранных у алтарной преграды. – Ты поспи здесь, а я пойду поищу что-нибудь поесть.

– Думаешь, я буду спать одна в таком месте? Деймиан? Деймиан!

Он уже выскользнул через дверь ризницы. Джессика присела на корточки и прижала колени к груди. Сквознячок шевельнул засохшие лепестки прошлогоднего макового венка под военным мемориалом. Она сосчитала имена погибших на войне, органные трубы, плитки на алтаре, херувимов на витражах. Неподвластные времени и нетленные в своих гробницах внутри стен, англиканские мертвецы Слайго крепко спали, заключенные в коннемарский мрамор, в то время как Джессика