Колдуэлл придумывала ребусы и виртуозно извлекала в уме квадратные корни из чисел на табличке с номерами песнопений.

Деймиан вернулся с кучей сэндвичей, завернутых в вощеную бумагу, и бутылкой вина для причастия.

– «Альто Вино». – Он присмотрелся к этикетке в тусклом свете уличного фонаря. – «Принкнэш, 1932». – Глотнул из бутылки. – Так себе, но сгодится.

– Это богохульство. Ты пьешь вино для причастия.

– Это не кровь Христова, пока ее не освятили. И даже тогда ваше протестунское винишко ею не станет. Перебродивший виноградный сок как он есть.

Джессика приоткрыла свой сэндвич, чтобы взглянуть на начинку.

– Огурец. Господи, ненавижу огурцы.

Деймиан протянул ей «Альто Вино. Принкнэш, 1932». Когда они поели, Джессика прилегла на свою импровизированную кровать, укрывшись шинелью, закурила «Вудбайн» и стала наблюдать за игрой света, возникающей всякий раз, когда через окно северного трансепта проникал свет фар.

– Деймиан, почему ты никогда не рассказываешь мне о себе?

– Эти сведения для тебя небезопасны.

Тишина.

– Ну ты и говнюк, Деймиан Горман.

Вновь тишина. Потом Деймиан заговорил тихим, доверительным голосом, как будто начал молиться:

– Мне было четырнадцать, когда мой брат Майкл попал в плен к сторонникам Свободного государства. Его подставили, в этом нет сомнений; кто-то донес. Его подстерегли на выходе из бара «Дохлый номер» на Д’Олье-стрит. Февраль двадцать третьего года. В одном кармане у него оказался немецкий автоматический пистолет и три обоймы с патронами; в другом – британская граната Миллса. В те дни незаконного владения огнестрельным оружием было достаточно, чтобы тебя вздернули. Косгрейв и его приспешники из «Кланн на Поблахта» [88] не знали пощады. При британцах мы и не надеялись на лучшее, но это ведь были наши соотечественники – люди, которые сражались бок о бок с нами у Центрального почтамта и Сант-Стивенс-Грин, а также на дорогах и тропинках Западного Корка и Типперери. Состоялся судебный процесс или его жалкое подобие – судья выбрал веревку уже в тот момент, когда Майкл оказался на скамье подсудимых. Мы подали апелляцию. Все затянулось на два года; два года мы ждали, чтобы министр юстиции даровал моему брату помилование.

А потом однажды утром мы получили по почте уведомление: Майкла повесили на рассвете того самого дня в тюрьме Маунтджой. Простая открытка. «Министерство юстиции информирует вас…» Господи!

Тогда-то я и отправился служить. Через Майкла я знал всех нужных людей. Командир бригады назвал меня молодым, но целеустремленным. Мать от меня отреклась; отец, я знаю, гордился – гордился тем, что я продолжаю борьбу, что Майкл умер не напрасно. Но отец не мог перечить матери.

Мне дали пистолет – я его до сих пор ношу с собой. – Он постучал по черной поверхности «Уэбли», и револьвер ответил металлическим звоном. – Вскоре меня перевели в отряд активной службы. Я ликовал. Это был шанс отомстить предателям, которые обманули мучеников шестнадцатого года. – Он запел высоким и неуверенным голосом, на мотив Red River Valley [89]:

Опустите же флаг, ренегаты!

Не вам о свободе мечтать.

Пред Республикой вы виноваты,

Раз ее удалось запятнать.

Знаешь эту песню? [90]

Джессика покачала головой, затем вспомнила, что Деймиан ее не видит. Но он понял. Красный уголек его «Вудбайна» нарисовал какой-то узор во тьме.

– Моей миссией были статуи и символы. Мы не могли перенести борьбу на британскую территорию, но могли бороться с символами британского империализма: коронами, львами и единорогами. С королевой Викторией и славным королем Билли. Моим первым заданием было нарисовать инициалы британских монархов на почтовых ящиках Свободного государства. EVIIR, GVR [91]. Мы покрыли все почтовые ящики в Дублине хорошей зеленой краской. Поскольку командир подразделения был доволен результатом, он повысил меня до статуй. С двумя фунтами динамита в заднице королева Виктория кончила так, как этой сучке никогда не случалось кончить с принцем Альбертом. Ей, конечно, не понравилось. А помнишь, как взорвали славного короля Билли возле Тринити-колледжа? Моя работа.

– А вот об этом я точно знаю одну песенку, – сказала Джессика.—

 Была у Билли штучка

 длиною футов десять,

 И он ее соседке показал.

 Но змей она боялась,

 с лопатой не рассталась —

 Четыре фута Билли потерял…

– Когда я с ним разобрался, осталось и того меньше, – сказал Деймиан.

Джессика могла бы хохотнуть, не относись он к делу своей жизни с такой серьезностью.

– В семнадцать лет меня перевели в оперативное подразделение – таких молодых бойцов там еще не бывало. Заклятыми врагами республиканского движения всегда оказывались тайные сговоры и звон монет. Меня научили, как с ними воевать – бомба в окно, пожар в сарае, труп на обочине с приколотой к груди запиской: «Стукачам на заметку». Но потом ИРА стала злейшим врагом самой себе, и все истины, в которые я верил с детства – как верил, что Земля круглая и на небесах есть Бог, – полетели вверх тормашками. Была у нас идея Ирландской республики, и внезапно – алле-оп! – одни захотели перенести войну в Англию, чтобы сражаться с заклятым врагом на его территории; другие настаивали, чтобы Свободное государство вторглось в шесть графств Ирландии, оккупированных британцами; третьи вознамерились реорганизовать нашу шайку в некую социалистическо-коммунистическую пятую колонну и превратить Ирландию в революционное большевистское государство. А я все спрашивал, что же случилось с Матерью Ирландией, милой Кэтлин, дочерью Холиэна и ее Четырьмя зелеными полями; где же наше старомодное, безыскусное республиканство, за которое люди умирали в шестнадцатом году?..

В какой-то момент посреди всей неразберихи я словно узрел свет с неба, как апостол Павел по дороге в Дамаск, и понял, что мое призвание – беречь чистую и святую республиканскую идею, не допускать, чтобы ее исказили или опорочили. Я и другие хранители огня, искатели Грааля – нас, познавших святую истину, была всего лишь горстка.

Мы действовали по старинке, потому что старые способы – лучшие, от них ужас, как шип, вонзается человеку прямо в сердце. Ни свет ни заря в дверь стучат. Ты спускаешься и обнаруживаешь прибитое гвоздями к воротам платьице своей доченьки. Ты находишь на плите кастрюлю, в которой тушится мясо, заглядываешь внутрь – а там голова твоего пса. Террор. Да, террор. Священный страх Божий. Только он и может заставить человека вести чистую, праведную жизнь.

Джессика смотрела на профиль Деймиана, обрисованный непорочным светом витражей, видела, как тлеющий уголек на кончике его сигареты рисовал в воздухе иероглифы и как дым вырывался из губ.

– Был один парнишка из города Клонс