Потом, вроде бы без всякой связи, Лили сказала себе, что у нее пять тысяч фунтов и наверняка будет еще тысяча, а может, и еще – если Джонни найдет то, что ему нужно, и вся эта куча денег – для нее, для Лили Стивенс из Акфилда, и нужно будет спросить у миссис Хэрроуэй, куда их вложить, чтобы удвоить и утроить, потому что миссис Хэрроуэй понимает в деньгах и всегда говорит об акциях, о покупках и продажах и повторяет, что женщина со средствами не пропадет; и это правда, потому что при Лили миссис Хэрроуэй отвергла два или три предложения о браке от вполне состоятельных мужчин и в шутку говорила Лили, что им нужен не брак, а слияние капиталов, и что хорошего ждать от мужчин не приходится – разве только одно, а ради этого и замуж выходить не обязательно. Господи, она порой могла сказануть – хоть стой, хоть падай. Наверное, Гарри понравилось бы. Но порой она перегибала палку. В конце концов, есть какие-то вещи, о которых вслух не говорят ни в коем случае.

Пока Лили предавалась воспоминаниям и мечтам, Гримстер бродил, надев дождевик и надвинув поплотнее шляпу против нарастающего ветра, вдоль устья реки. Река отступала, и вода приобрела цвет густого кофе из-за вздувшихся верховий. Песочники, кулики-сороки и речные чайки бродили по мелководью и низинам, открытым отливом; птицы напомнили Гримстеру про Билли Э. Птицы и животные, ну и старая дружба – это все, что связывало его с Гарри? Со стороны Билли Э – возможно. Но для Гарри? Неизвестно. Теперь у Гримстера складывался некоторый портрет этого человека. Диллинг оставил тайну. Его работа спрятана, и есть еще загадка пропавшей пятницы. Насколько Гримстер узнал Диллинга, тот не мог устоять перед искушением оставить кому-то какие-то намеки. Не Лили – таким простым ключ быть не мог. Нет, ключ оставлен кому-то, похожему на Диллинга или на Билли Э. Понятно, что, чем бы ни занимался Гарри – дружбой, любовью или наукой, – он во всем искал удовольствие. Нет, это его не порочит; он охотно и отдавал, только баланс всегда был в его пользу. Диллинг полностью держал Лили в руках. Настолько, что, прикажи он ей лгать о чем-то, она будет врать, и придется перевернуть мир, чтобы заставить ее говорить правду.

Гримстер развернулся и пошел обратно по своим следам; повернувшись спиной к ветру с моря, он раскурил сигару. Затянувшись, Гримстер увидел, что по тропинке идет человек. С двухсот ярдов Гримстер узнал фигуру и походку. Это был Гаррисон, в шляпе с низкой тульей и обширном дождевике – полы мокро хлопали на ветру, словно большая потрепанная птица топала навстречу.

Они пошли рядом. Красное лицо Гаррисона сияло, как солнце в тумане.

– Еще двенадцать часов, – сказал он, – и пойдет рыба.

Гримстер спросил:

– Где ты остановился?

– Там, где вы обедали. Только я не стал соваться. Я удивился, что тебе позволяют выезжать с нашей мисс Стивенс. Милашка. Думаю, она даже тебя растопит. Согреет и расшевелит в постели.

– Наша мисс Стивенс?

– Более или менее. Ты ее приютил и утешаешь. Но мы тоже в доле. Когда я говорю «мы», то, конечно, выступаю в качестве гонца. Посыльного. Обидно, да?

– Чьего гонца?

Гаррисон рассмеялся:

– Что толку отвечать, если то, что я знаю, не обязательно правда? Да и не может быть правдой – они мне не доверятся. Я мелкий посредник в длинной цепочке. Мне платят, а имя на чеке или валюта ни о чем не говорят. Может, это египтяне, может, русские, американцы, южноафриканцы или международная промышленная компания. Знаю только, что твой профессор Диллинг, видимо, мудро решил подстраховаться, имея дело с вами, и вышел на другого покупателя.

– Ты знаешь, что он собирался продать?

– Не особенно. Лично мне, старик, глубоко наплевать. Только понятно, что это не прибавит людям радости или благополучия. – Гаррисон остановился, глядя на потоки воды под арками городского моста. – Помнишь, как я первый раз приехал с тобой в Блэкуотер? Вода как раз начала отступать, и тот мальчишка показывал нам, как вести наживку. Я поймал двадцатифунтовую рыбу – мою первую рыбу, – а ты чуть не упустил ее, потому что был такой неуклюжий с острогой! Ты и сейчас бываешь неуклюжим. Как мама?

– Старая и в порядке.

– Нам такое не грозит. И вряд ли хотелось бы. Впрочем, вернемся к нашим баранам. Мои наниматели предлагают милую сделку. Либо ты тянешь волынку, пока не зайдешь в тупик – тогда они сами займутся этим, – либо передаешь им все, что нароешь. Деньги и условия назовешь сам. Твоя безопасность в будущем, разумеется, гарантирована. Они хотят только знать, куда отправился Диллинг в пятницу двадцать седьмого февраля и что он там делал. В конце договора – приписка мелким шрифтом: если тебе удастся найти и передать им то, что спрятал Диллинг, то будет жирная премия, очень, очень жирная.

Гримстер рассмеялся:

– Ты мой друг и хочешь уничтожить меня. Зачем?

– Понятия не имею, старик. Даже старый добрый Оскар не знал, хотя и сочинил по этому поводу красивые строки. «Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал», кто-то мечом, кто-то словом или еще чем. Прикажи тебе Департамент убрать меня, ты выполнишь. Мы оба давным-давно продали право на добродетель. Берешь у дьявола шиллинг, отдаешь ему душу и получаешь хорошую работу на всю жизнь – сколько уж ее осталось. Но на меня тебе не укажут пальцем еще долго. Посредник полезен для всех сторон. Ну, что скажешь?

– Майор Крэнстон наверняка послал кого-то, кто сейчас следит за нами и пошлет отчет о нашей встрече. И я пошлю. А ты зря тратишь время и сам это понимаешь. Тебе ведь нужен не я.

– Прежний Джонни. Значит, никакой сделки?

– Никакой.

– Только одно может поколебать тебя, точно?

Маленькая крачка возникла из дождя, пронеслась над водой и вдруг нырнула. Тут же она появилась на поверхности, блеснув маленькой рыбкой в клюве.

Гримстер помолчал, глядя на птицу, и сказал – впервые открыто:

– Ничего, что мог бы предложить ты. Просто из интереса: почему они не попытались подтасовать факты?

Гаррисон бросил мокрый окурок, шаркнул по мокрому песку тупым носком потертого ботинка и ответил:

– Потому что у тебя слишком хорошее чутье. Но кто знает? Однажды они могут предложить правду.

– Хочешь сказать – ты можешь. А они сказали, что будет хорошая сделка, если ты достанешь доказательства.

– Возможно, – вздохнул Гаррисон. – Значит, так. Я буду здесь примерно неделю – если вдруг передумаешь. – Он повернулся и посмотрел на дорогу, по которой они пришли. – Надо заняться спортом. Не для тела, это понятно, просто занять время между едой, выпивкой, блудом и интригами.

Он двинулся прочь, затем остановился, сунул большую руку в правый карман плаща и достал конверт.

– Вот, вдруг тебе понравится. Разумеется, это не доказательства, но, может, ты поймешь, кем была Вальда на самом деле. Милая невинность – смертельная добродетель в наших мирах, Джонни.

Гаррисон пошел прочь по песку, параллельно своим же следам. Гримстер стоял с конвертом в руке и смотрел ему вслед. Потом сунул конверт в карман и отправился обратно в Барнстейпл, забирать Лили.