– Говорит Метцгер. Конвой ко мне в допросную! Быстро!

Аня стояла, уткнувшись лицом в стену, прижав к ней руки. Сердце сдавило, как тисками. Она была словно оглушена. Ей казалось, что все это происходит в каком-то страшном, выматывающем душу, тягучем кошмарном сне. Обрывки мыслей метались в голове, путались, бестолково тыкаясь друг в друга. Она чувствовала, что мышцы рук и ног напряглись и застыли, а шею словно заклинило. Она была совершенно измотана тем, что происходило с ней в последние несколько часов. Ей казалось, что выдержать это выше человеческих сил, что она должна бы уже потерять сознание и отключиться, но, однако же, никак не отключалась. Ее пронизал леденящий страх.

Тем временем прибыл конвой: послышался топот сапог и металлическое клацанье.

– Поднимите его и поставьте рядом с девкой! – приказал Метцгер.

Аня услышала, как Макса подняли, подтащили к стене и поставили справа от нее. Слава богу! Он жив и может стоять на ногах! Но что с ним сделают потом?!

– Обыскать их! Быстро! – последовал новый приказ.

Аня услышала приближающиеся шаги и сразу затем вызывающий тошноту резкий запах табака, после чего сильные руки грубо схватили ее за талию. Они быстро ощупали ее бока и живот и немного задержались на ягодицах. Аня испытывала адскую смесь страха, стыда и возбуждения, которое возникло самопроизвольно и с которым она ничего не могла поделать. И от этого ей стало еще более стыдно и страшно. Руки между тем, ощупав ее бедра, поднялись вверх и облапали ее груди, на некий миг, всего лишь на миг, взяв ее за соски. Сердце Ани застучало, как бешеное, дыхание сбилось. Затем она почувствовала, как те же руки на несколько секунд легли на ее пах и, наконец, оставили в покое. Надолго ли? Аня чувствовала себя так, словно ее изнасиловали, подступили слезы. Боже мой! И это только начало, ее всего лишь обыскали. А что будет дальше?!

– Ничего нет, штурмбаннфюрер! – доложил обыскавший ее конвойный, а вслед за ним о том же доложил и тот, что обыскал Макса.

– Внимание! Вы двое! – вновь перешел Метцгер на французский. – Руки за спину! Быстро!

Аня страшно боялась, что Макс, не знающий французского, не поймет и потому не выполнит какую-либо команду, и его могут застрелить. Но, заведя руки за спину и посмотрев вправо, она увидела, что Макс повторил ее действие. Слава богу! Он быстро соображает. Но ведь они тогда сочтут, что он понимает по-французски, и будут с ним говорить на этом языке, а он на самом деле его не знает! Что с ним будет?! Ее тревога за Макса перекрыла страх за себя. И она ничего не может ему сказать, так же как и он ей. Аня сходила с ума от бессилия и безысходности.

Между тем на ее запястьях защелкнулись наручники.

– Мужчину увести в одиночную! – приказал штурмбаннфюрер. – Что у нас свободно? Пятая?

– Так точно!

– В пятую. И присматривайте за ним, роттенфюрер!

– Есть!

– Сдадите его оберштурмфюреру Краузе, как только он вернется в отдел. Пусть он им и займется. Ясно?

– Да, штурмбаннфюрер!

– Выполняйте!

– Есть!

– Вы останьтесь! – приказал Метцгер кому-то.

– Есть!

Аня услышала, как Макса уводили в неизвестность. Увидятся ли они еще когда-нибудь? Аня готова была разрыдаться, но надо было держать себя в руках.

Странно, но теперь, когда она осталась одна, ей вдруг почему-то стало спокойней. Может быть, это было оттого, что теперь она не переживала поминутно за Макса? Она знала, что на время его оставили в покое в одиночной камере. Пока не вернется этот Краузе. А пока что – да, она одна. Но это значит, что, поскольку для Макса она ничего сейчас не может сделать, то отвечает в данный момент только за себя. А там посмотрим. Аню внезапно охватил фатализм: будь что будет! Но в глубине, на самом донышке ее души, оставалась надежда, она всегда у нее оставалась, надежда на то, что Серж хватится и что-то предпримет. А ему, пожалуй, пора бы обеспокоиться, ведь прошло уже много времени с тех пор, как они с Максом ушли из коттеджа. Аня на миг прикрыла глаза и про себя вознесла молитву к Провидению: «Я прошу, пожалуйста, пусть Серж поскорей обнаружит наше долгое отсутствие и встревожится!» Она верила, что Серж поймет, что случилось, и сразу предпримет все, что нужно, чтобы вытянуть их с Максом из этого ужаса.

– А тобой, детка, займусь я, – произнес Метцгер после того, как Макса увели и дверь закрылась. – Повернись ко мне! Мы тут с тобой побеседуем. А я умею вести интересные разговоры. И у меня в запасе есть отличные риторические фигуры – действуют неотразимо. Они очень убедительны. Недаром я – Метцгер!

Он подмигнул, и губы его разошлись в улыбке. В ней не было ничего плотоядного. Ну, ни дать ни взять добрый знакомый, с которым давно не виделась. Но улыбались только губы, глаза не принимали в этом никакого участия и оставались совершенно серьезными, холодными и словно смотрящими сквозь Аню. Но самое главное, в них было понимание. Аня сообразила, что он не зря произнес свою фамилию, значащую «мясник», так громко и отчетливо. Это был прозрачный намек, причем сразу на две вещи. Во-первых, на то, какими методами он любит пользоваться, а во-вторых, он давал ей понять, что не сомневается в том, что она знает немецкий.

– Вот что, красавица, – продолжил он именно на этом языке – жестко, совсем другим тоном, – даже не пытайся меня убедить в том, что ты не знаешь немецкого. Я сразу это заподозрил, но теперь я уверен в этом на сто процентов. Ты поняла, что значит «метцгер», – я увидел это по твоим глазам. Ты среагировала.

Метцгер повернул голову. Аня проследила его взгляд и увидела охранника, который оставался в допросной.

– Усадите ее! – приказал штурмбаннфюрер.

Охранник схватил Аню за локти и подтащил ее к стулу, привинченному к полу. Затем усадил на жесткое сиденье, заведя скованные наручниками руки за спинку стула.

– Выйдите в коридор и ждите, пока позову! – приказал Метцгер охраннику, и тот вышел, оставив их вдвоем. – Теперь поговорим спокойно, обстоятельно, – вновь заговорил он. – И давай проясним технические моменты сразу, хорошо? Хорошо?! Ну, подай голосок!

– Хорошо, – вынуждена была ответить Аня по-немецки. Выбора не оставалось, тем более что на такой вопрос она еще могла ответить.

– Отлично! Первое мы уже выяснили, что ты не глухонемая. Начало конструктивное. Если так пойдет и дальше, наша беседа может стать по-настоящему интересной. Но сперва один технический момент, который необходимо прояснить сразу. Это поможет нам не терять времени попусту. Ты меня слушаешь?

– Да.

– Замечательно! Так вот, слушай очень внимательно то, что я сейчас скажу. Я буду задавать вопросы. Ты будешь на них отвечать. Говорить будешь правду, потому что ничего другого тебе не остается. Вранью, даже очень искусному, я, штурмбаннфюрер Метцгер, не поверю. Тем более что ты, как я вижу, искусно соврать не сумеешь. У меня складывается впечатление, что УСО в последнее время стала экономить на подготовке своих агентов, что, кстати, тоже о чем-то говорит, не правда ли?