Конечно, можно и по сей день услышать, что, высказав публично осуждение плохого знания Вавиловым генетики, Кольцов нанес ему удар в спину. Но если вспомнить, сколько раз Вавилов публично превозносил полуграмотного Лысенко, как он настойчиво протаскивал его в члены-корреспонденты, академики, лауреаты, можно понять досаду образованных генетиков и прежде всего лидера биологов Кольцова. Мы увидим ниже, что даже сразу после этой сессии, когда Кольцов обратился к Президенту ВАСХНИЛ Муралову и в ЦК с письмом, осуждавшим поддержку лысенковщины и требовавшим принять резолюцию против лженауки, Вавилов в беседе с Кольцовым с глазу на глаз согласился с его оценкой, а при открытом голосовании предпочел уклониться от резолюции, предложенной Кольцовым.

Особенно важным было выступление Мёллера, рассказавшего о последних работах по изучению генов, о темпах изменчивости — мутирования. Рассказ получился не простым. Крупнейший ы мире специалист по искусственному вызыванию мутаций, назвал нереальными надежды менять гены запросто, одним лишь изменением окружающей среды. Это сильно задело лысенковцев, и они позже накинулись на американского коллегу. Больше всего их взорвал тот раздел, который Мёллер посвятил важности генетики человека и ошибочности ламаркистских умонастроений.

Сталин приказал перед началом дискуссии Бауману проследить за тем, чтобы Мёллер не вздумал в выступлении на этой сессии коснуться проблем медицинской генетики и отвергаемого им ламаркизма. Бауман передал это требование Мёллеру в разговоре с глазу на глаз, о чем сам Мёллер рассказал американскому историку генетики Дэвиду Жоравскому (20). Последний писал по этому поводу: "С нескрываемым удовольствием Мёллер рассказывал мне, как он вызывающе игнорировал запрещение Бауманом упоминание вопросов генетики человека в своей речи" (21). Такую же рекомендацию не касаться ламаркизма и генетики человека, видимо по совету с Бауманом, дал и Вавилов, который старательно избегал конфронтации с Лысенко (22) и не просто демонстрировал лояльность к партийному руководству, как написал недавно один из российских историков, а относился серьезно к таким вопросам и считал, что не надо итти против воли Сталина. И Вавилова, и Баумана легко понять. Последний знал позицию Сталина в этом вопросе и вполне осознанно старался избежать трудностей при проведении сессии ВАСХНИЛ. Именно ему предстояло держать отчет перед Сталиным в том случае, если бы вопрос, уже решенный Сталиным в пользу взглядов ламаркистов и в поддержку Лысенко, все-таки был бы поднят во время сессии (вскоре это "неумение" противостоять взглядам инакомыслящих привело к аресту Баумана и его смерти в заключении).

Однако Мёллер, будучи поддержанным Кольцовым, Серебровским и Левитом, решил ослушаться и произнес "запрещенный текст". Он сказал, что возможность быстрого изменения наследственности под влиянием внешней среды невозможна (подчеркнув, что такую возможность признают фашисты). Он совершенно ясно предупредил, что репутация СССР серьезно пострадает на мировой арене, если власти поддержат взгляды, рассматриваемые во всем мире как типично фашистские. Видимо он еще питал надежду, что, указав твердо на совпадение нацистских и лысенковских утверждений, он сумеет склонить Сталина к поддержке генетики. Он даже назвал по именам адвокатов ламаркистских взглядов в СССР — Лысенко и Презента, охарактеризовав их как носителей "явно абсурдных теорий и мнений…, не обладающих даже элементарными знаниями в генетике". Вот эта часть его выступления:

Присутствовавшие в зале генетики и селекционеры с энтузиазмом встретили основные положения докладчика, тогда как лысенкоисты в прениях набросились на него с политиканскими обвинениями. Их не могло не обозлить то, что Мёллер вывел вопрос о наследовании благоприобретенных признаков из сферы науки в плоскость несравненно более важную для советских руководителей — политическую. Но он наверняка обращался не к людям, сидящим в зале, а через их голову, — непосредственно к Сталину. Он открыто и честно предупреждал его, что признание законов генетики и отказ от веры в быстрое изменение наследственности под влиянием среды не безобидный научный, а острый политический вопрос.

И эту важность отлично поняли как Мейстер и Муралов, которые проводили дискуссию, так и те, кто надзирал за ней. Иначе нельзя объяснить тот факт, что в опубликованной стенограмме конференции не оказалось слов американского ученого (Мёллер хранил эту часть своего выступления и показывал её Дэвиду Жоравскому, о чем тот написал в примечаниях к его книге, сохранился этот раздел и в советских архивах (24)).

Казалось бы ответить на критику и чистых теоретиков-генетиков, и ученых-селекционеров, при отсутствии практических результатов, будет невозможно. Однако в своем докладе Лысенко заявил, что "ЭТИ ФАКТЫ СЕГОДНЯ УЖЕ НЕ НУЖНЫ" (25), а критиков обвинил в нарочитой предвзятости: