Он просто осмеял Вавилова, вежливо оспорившего стабильность тех сортов, которые Лысенко собирался выводить методами перекрестного опыления, и, раззадорившись, начал крушить всех и вся. Он обвинил Константинова в злонамеренном обмане, Мейстера — в непонимании, даже в нежелании понять истоки и масштабы его работы (28). По его словам, Лисицын, Константинов и Костов нарочито переврали его высказывания, неправильно цитировали, замалчивали успехи. Он обвинил в этом также Карпеченко, Сапегина, Серебровского, Мёллера и других выступавших (перечисляя по очереди каждого из "обидчиков" и сетуя на коварство и несправедливость по каждому пункту критики). Он заявил, что все они и, в первую очередь, Вавилов, наносят вред "социалистическому строительству". "Признать закон гомологических рядов — это значит отказаться от проблем управления природой растений", — сказал он (29). Он объявил, что берется быстро переделать все озимые зерновые культуры в яровые (не яровизировать, как он хотел раньше, а полностью преобразить), так воздействовав условиями выращивания на наследственные свойства озимых, что их геном навсегда трансформируется в геном яровых.

Доклад Лысенко со всеми выпадами против генетиков и генетики опубликовали на следующий день и "Известия", и, немаловажная деталь, иллюстрирующая то, как власти формировали общественное мнение, одновременно "Совхозная газета" и "Социалистическое земледелие" (30), что свидетельствовало о том, какое важное значение было придано декабрьской дискуссии 1936 года. Газеты и радио оповещали о её ходе всех жителей страны ежедневно. Причем взгляды критиков Лысенко излагались столь скупо, что не только деталей, но и сути критики понять было нельзя. Такое отношение прессы не могло быть прихотью журналистов или случайностью. В стране, где контроль за средствами массовой информации стал во времена Сталина всобъемлющим, ни для прихоти, ни для случайности места не осталось. Газетные публикации, в которых ежедневно огромное пространство отводилось для обругивания генетиков и прославления лысенковщины, воспринимались только как приказ, поступивший из кабинета вождя в Кремле — лично от товарища Сталина. Такие статьи называли в идеологических кругах "установочными материалами", они предписывали не тему, стиль или язык чего-то, это были обязательные для выполнения всеми в стране распоряжения. С их помощью власти сообщали, нужно ли одобрять или, наоборот, осудить любую личность и событие. Иными словами, в установочных материалах до страны доводили императивы, шедшие от Сталина. Неукоснительность выполнения приказов товарища Сталина была ясной и не требовала дополнительных дискуссий.

Поэтому естественно, что обвинения во вредности генетики для советского человека, повторенные всеми центральными и местными газетами, были восприняты как поручение для исполнения, данное товарищем Сталиным своему народу, Неисполнение и неуважение к "установочным императивам" не граничило с тягой к криминалу, а было настоящим крминалом.

Лысенко и его команда отлично осознали заботливое к ним отношение. Под таким прикрытием им не грозили никакие беды. Презент, Перов, Долгушин в решительных выражениях объявили генетику наукой вредной, вовсе и не наукой, а буржуазным извращением научной мысли. Фактически они призвали расправиться не только с учеными-генетиками, но и вовсе запретить в СССР саму генетику как вредительскую науку. Презент четко озвучил большевистский тезис о том, как следует вести теперь дискуссию:

Много времени он посвятил запугиванию Вавилова и дискредитации его как руководителя науки и обратился к генетикам со следующими словами:

Долгушин призвал:

Настала заключительная часть дискуссии. Лидеры трех групп — генетиков, селекционеров и сторонников Лысенко, должны были выступить с завершающими речами, подвести итоги дискуссии, как они их поняли. Вот в этот-то момент всё встало на свои места. Смысл и содержание критики Лысенко полностью испарились, как будто её и вовсе не было. Получилось что первое в истории СССР важнейшее столкновение взглядов ученых и лысенкоистов завершилось полной и безусловной победой Лысенко.

Вавилов в заключительном слове предпочел не драматизировать обстановку и не давать никаких категорических оценок провала лысенковских обещаний, невежественности его теоретических взглядов и их научной абсурдности, а, как бы надеясь на благоразумие Лысенко и его сторонников, призвал к тому, чтобы проявлять "побольше внимания к работе друг друга, побольше уважения друг к другу" (35).

Лысенко же в своем "Заключительном слове" заявил, что генетики вообще плохо образованы:

Высказался он и о Мёллере: дескать, ждать от него помощи социалистическому сельскому хозяйству нечего — не дождешься (по ходу дела он нарочито приписал Мёллеру глупости, которых тот не произносил, заявив о сотьнях поколений):

Он выступал как передовик-стахановец. Мешать же стахановцам, спорить с ними было уже опасно. Вокруг них создавали ажиотаж, по их адресу могли звучать лишь выспренние похвалы. В воскресном номере газеты "Правда" от 13 октября 1935 года всех в стране строго предупредили: "Люди, не помогающие стахановцам — не наши люди", а Максим Горький пугал: "Кто не с нами — тот против нас!" и добавлял: "Если враг не сдается — его уничтожают!" Сам Сталин 17 ноября 1935 года в речи на Первом Всесоюзном совещании стахановцев заявил, что противостояние специалистов, требующих строгого соблюдения выверенных наукой и практикой нормативов, должно быть отброшено и заменено свободой для стахановцев, потому что