«Лихо все вскочили, не отставали от нас и казаки пополнения, и понеслись, – описывал атаку М. Н. Левитов. – Правда, чудеса бывают, но не всегда: бронепоезда от Черноморского вокзала не только мешали нас с землёй, но и воодушевляли этим красноармейцев, видевших и без этого нашу малочисленность. Всё же мы, как камешки на решете веялки, катились вперёд, оставляя позади себя павших, но, не достигнув цели на каких-нибудь 150 шагов, пали и мы»[272]. Тяжело раненный в живот, повалился на мокрую землю и командир роты. Почти все атаковавшие корниловцы оказались перебиты или переранены. Красноармейцы выскочили из окопов и бросились добивать раненых добровольцев, но огонь ротных пулемётов загнал их обратно в укрытия. Отстреливаясь, раненые стали отползать к своим. Только после 20 часов, уже в сумерках, когда угомонилась артиллерия, раненых подобрали и отправили в Елизаветинскую.

За время похода потери Корниловского полка были огромны. От 1-го батальона чисто офицерского четырёхротного состава к утру 28 марта (10 апреля) оставалась одна рота, и то с пополнением из казаков, а после описанной атаки и от неё осталась лишь малая часть. Выбыли из строя по ранению и оба командира батальонов, полковник Индейкин и есаул Кисель.

Не намного лучше обстояли дела и в Партизанском полку. Генерал Казанович был ранен в плечо, но, превозмогая боль, он остался командовать полком. «Удивительный храбрец, не знавший чувства страха, бестрепетно не один раз водивший полк в атаку, – охарактеризовал его А. П. Богаевский, – он не был счастлив в боях: его победы давались ему ценою тяжких потерь…»[273] Во время боёв за ферму ранения получили полковник Улагай и есаул Лазарев. Погиб старый партизан, командир 1-го батальона капитан Курочкин, по словам А. П. Богаевского, «…очень симпатичный и скромный человек, необыкновенной храбрости. Это был тип капитана Тушина из “Войны и мира”»[274]. Большинство раненых добровольцев мужественно переносили страдания. В этом отношении медперсоналу запомнился полковник Улагай, популярный среди кубанцев.

Сестру милосердия Т. В. Энгельгардт и личного врача генерала Алексеева доктора Н. Н. Кельина вызвали прооперировать тяжело раненного в живот. Они ожидали повозку, но к ним подъехал верхом раненый полковник Улагай, сидя на лошади по-дамски, заложив налево правую ногу. Повозку он уступил другим раненым. «Во время извлечения пули и перевязки, без всяких хлороформов, он не испустил ни одного стона и только просил папиросы»[275].

В итоге боевого дня 2-я бригада овладела кирпичным и кожевенным заводами. На правом её фланге, на участке Партизанского полка, фронт растянулся и значительно выдвинулся вперёд. Кое-как добровольцы окопались, иногда голыми руками. Началась лёгкая перестрелка. Она не стихала до утра.

Более удачно в тот день действовал генерал Эрдели. После упорного боя, понеся ощутимые потери, он занял предместье Сады и добрался до станицы Пашковской.

Вечером штаб армии получил донесение, что части правого крыла фронта, партизаны, пластуны и подоспевший им на помощь батальон Кубанского стрелкового полка, под началом полковника Писарева с боем взяли кожевенный завод и ринулись дальше. От этих вестей маятник настроения в штабе резко пошёл вверх. Ферма ликовала – вновь никто в штабе не сомневался в падении красного Екатеринодара.

Главнокомандующий распорядился немедленно перенести штаб в отбитое у красных предместье. С трудом чины штаба уговорили его не спешить. Однако штабной комендант получил приказ к рассвету отправить вперёд квартирьеров. О той ночи А. И. Деникин вспоминал: «Разместились тесно – на полу, на соломе: в одной комнатке – Корнилов с двумя адъютантами, в двух – Романовский со штабом и команда связи, четвертая – для перевязочного пункта; в маленькой кладовке, рядом с комнатой Корнилова, поместился я с двумя офицерами. Весь коридор был забит мертвецки спящими телами. Богаевский со штабом расположился возле, в роще, под бурками»[276]. На следующее утро выяснилось, что фронт не продвинулся вперёд и штаб остался на ферме. Никогда ещё сбитые с окраины красные не принимали бой на улицах населённого пункта, но штурм Екатеринодара оказался особым случаем…

Обоз, как всегда, питался противоречивыми слухами. Вечером того же дня располагавшемуся со своим штабом в Елизаветинской генералу Покровскому доложили, что город взят. Не проверив информацию, он немедленно отправил в Екатеринодар квартирьеров во главе с полковником Пятницким. Не замеченные на передовой, квартирьеры проскочили редкие добровольческие цепи и оказались у расположения красных, которые открыли по ним огонь. Тяжело раненный полковник Пятницкий свалился с коня, а остальные разлетелись врассыпную. Красные подняли сильную стрельбу и долго не унимались. Воспользовавшись темнотой и переполохом, полковник Пятницкий сумел отползти к добровольческой позиции, где его подобрали санитары. Самовольные действия генерала Покровского вызвали справедливый гнев главнокомандующего.

Уже в ночь на 29 марта (11 апреля) полковник Писарев повёл партизан к ручью у артиллерийских казарм. Несколько раз он атаковал их, но за ручей так и не продвинулся. Его части понесли большие потери, а сам он получил ранение. Видимо, красные поверили в свои силы. На всём фронте они успешно оборонялись, иногда переходя в контратаки, не жалея боеприпасов, от которых ломились их склады. А боевой дух добровольцев быстро угасал. Всё меньше и меньше оставалось в строю старых добровольцев, а молодое пополнение из кубанских казаков не в силах было долго выдерживать напряжение ожесточённых боёв.

После переброски авангарда армии на правый берег Кубани генерал Корнилов впервые объявил мобилизацию. В Елизаветинскую стали стекаться казаки из соседних станиц Марьянской и Новомышастовской. Коней не хватало, и казаки пополняли пехоту, после короткой подготовки в роще у фермы. Вот что писал генерал Трухачёв о качестве казачьих формирований: «Направленные в полки, эти пополнения не увеличивали силы полков, а напротив, не привыкшие к тяжёлому пехотному бою, легко “драпали” и понижали стойкость частей. Под конец они стали разбегаться ещё в период обучения»[277]. Давал о себе знать и острый снарядный голод. Патроны тоже приходилось экономить. Спасти положение могло только чудо, и оно, кстати, вполне могло произойти, о чём рассказ в следующей главе нашего повествования.

Глава третья

Бои 29 марта (11 апреля). Дерзкий рейд генерала Казановича

С утра 29 марта (11 апреля) по всему фронту гремела интенсивная перестрелка. Красные по железной дороге подтянули свежие резервы, вырыли линии окопов и прочно обосновались в них. О соотношении сил в тот день А. П. Богаевский писал: «По сведениям, полученным нами впоследствии, красных было в это время до 28 000 человек с 2–3 бронепоездами и 20–25 орудиями с огромным запасом патронов, ружейных и артиллерийских. И против таких сил со свободным тылом и возможностью неограниченных пополнений у нас было не более 3,5–4 тысяч бойцов и едва 1000 снарядов. Но все же сами большевики признавались потом, что четыре дня боя под Екатеринодаром стоили им больше 10 000 человек убитыми и ранеными»[278]. При таких