Она позволяет богине еще чуточку влиться в себя. Она преображается.

Некоторые сомнения пропадают.

Другие превращаются в змей.

Насколько окажется важным, если данная святая погибнет? Арла – одна простая женщина. Есть и другие, не так ли? Сотни, может быть, тысячи, десятки тысяч. «Много» – вполне достаточная для богов итоговая цифра. Боги не умирают. В худшем случае от нее убудет, если перебьют всех верующих поклонников, но для них есть свои крепи и схроны. Она накопила запас божественной силы. Из почвы долины она породит новых поклонников, если назреет необходимость.

Народ Хайта не возьмет ее земли.

Оружие сделано, Арла встает. Она покидает башню, покидает город, шествуя по сухому ложу мертвой реки к морским наносам.

Она вновь принимает боевое обличье, вырастает в гиганта. Она вкладывает силу в змеиный хлыст, и змеи раздуваются, молотят хвостами, шипят, смертельный яд капает с тысячи жал. Она мерно напевает псалом войны. Слова ее – писание на скрижали земли, обугленные скалы обрастают письменами из мха. Ее жрецы пресмыкаются сзади, по крохам выискивают откровения в хвосте урагана ее поступи. Они соберут мертвецов и похоронят по ее обычаю, вместе со священными камнями утопят в болотах при низовьях долины, для того чтобы души сгнивали и бродили вином, придающим ей силы.

Люди из Хайта на обитых железом кораблях, поэтому она дарует змеям желчь, что при укусе проест сталь, и та сгниет, как мертвая плоть.

Люди из Хайта везут алхимические ружья, поэтому она облачает себя в непробиваемую броню из речного ила и камня.

Люди из Хайта многочисленны и бесстрашны, но они смертны, а в эту минуту, в этом боевом обличье Арла – нет. Богиня напитывает ее. Ни одному смертному оружию ее не уязвить.

Она заходит в то, что некогда было океаном. Она видит корабли на горизонте. Они так далеко, что ей приходится не брести, а плыть. Впереди нее, в разведке, илистые наяды, каждая в собственной непроницаемой раковине. Ее дочерям не стоит соприкасаться с этим испорченным, бывшим морем.

При сближении корабли не открывают огня. Они такие малюсенькие, как игрушечные кораблики, плывущие в луже, что она рассмеялась. Ей не понадобится призывать огненный дротик отвердевшего лета или укреплять наяд грязью со дна. Хлыста более чем достаточно, чтобы управиться с этим вторженьицем. Одного взмаха хватит рассечь любой из этих фрегатиков на два.

Может, они заблудились, подумалось ей. Остатки разбитого флота спешат укрыться в ее защищенной гавани? Некогда она приветствовала бы тех, кто искал приют на лоне долины, но хватит быть милосердной. Образ богини больше не допустит раздачу милостей.

Нарушители, вторгнувшиеся в долину, обязаны умереть. Пусть их вопящие тени разнесут весть о ее гневе, какие бы боги их себе ни прибрали!

Головной корабль разворачивается к ней. Внутри заключена тьма. Бомба.

Арла собралась, готовая к боли, но та ударила невообразимо сильней любых ожиданий. Ее освежевало, иссушило, рассыпало. Вот он, думает она. Час моей смерти. Даже ее святой облик не выдерживает такого взрыва. Благословение богини не в силах ее поддержать. Она чувствует, как трещат и горят руки, как вытекают глаза. Она умирает.

Прокатывается взрывная волна, и Арла до сих пор жива.

Арла ударяется о воду – воду! – тяжело и едва не теряет сознание от шока. Она борется, силится всплыть на поверхность, колотит ногами и одной рукой. Боевой облик утрачен. Она теперь просто она сама. Комки грязи от распавшихся наяд уносятся мимо на дно. Все болит, будто она сгорает. Богиня, спаси меня, молит она, но не слышит ответа.

Она не может достать до поверхности. Слишком далеко. Она перхает, глотает воду, давится. Тонет.

На нее наплывает тень – рядом проходит головной катер. На нее таращатся лица. Далеко, не разобрать, кто они, свидетели ее гибели.

Впервые за свою жизнь Арла умирает одна.

Ловцы воров, в отличие от наемников, бьют тех, кого велено. В наемники только записался, и вот ты уже проломил башку какому-нибудь подонку. Вот и вся разница. А старое правило о солдатской жизни, когда десять частей времени ты заунывно сидишь на месте, девять частей маршируешь и перетаскиваешь груз и одну часть всамделишно срешься в штаны, годится и в том и в другом ремесле. Сидеть, наблюдать и ждать в Гвердоне столь же уныло, как и за полмира отсюда. По части маршировки Джери стер ноги, пока целый день валандался по городу, гоняясь за контактами с Мойки. Никто из них ничегошеньки не ведал о надписи на улице Желаний – а может, и ведал, только не хотел говорить.

А потом Болинд, жирная гнида, кажись, заснул, как приперся от Нищего, вместо того чтобы скликать народ на поиски Шпата и девчонки Тай. У Джери ушла пара минут, чтоб сердечно на него проораться, перед тем как приказать хотя бы завтра вечером сходить протралить пивные да веселые дома, выцепить оттуда несколько более-менее надежных клинков, кому можно поручить отыскать в Мойке беглых узников. Время опять упущено, и след остывает. Одна радость – ассистентка Онгента так и не объявилась в литозории. Может, ее дружок Мирен выполз из какого-нибудь переулка и наконец обратил на нее внимание.

Промозглый ветер выл, срывал черепицу и визжал в окнах. Дальше в бухте море белеет от взбитых ветром волн, швыряет корабли туда-сюда, как игрушечные. За темными тучами вспыхнула молния, точно гнев нездешнего бога. Улицы почти пусты. В такой день и бакланью башку из дому не выгонишь.

Джери хотелось кому-нибудь врезать. Нет, хотелось, чтобы ему велели, кому врезать. Отдайся он лишь своим принципам, саданул бы Болинда в его тупую, ленивую, жирную рожу, а потом Мирена, только за то, что пацан самый подходящий для битья доходяга, – а затем, наверное, пошел бы прогуляться по Мойке разбивать морды встречным. При нем теперь нет даже палки-разбивалки, любимого в драке посоха. Вчерашний день был кошмаром, а ведь это он еще не вспомнил о древнем слизистом монстре далеких дней, или как там о нем болтали Келкин с Эладорой.

Денек под стать настроению. Седой дождь громыхал по крышам, стучал и заливал канавы миллионами крошечных потоков. Улицы стали руслами рек.

Джери закутался в самый плотный плащ и бросил вызов погоде. Выбрал улицу на горке, огибавшую Мойку с краю, – ее узкий гребень вел к мысу Королевы и штабу дозора. Он перемолвится с Онгентом, вдруг профессор даст зацепки по этой дряни-веретенщику и книге. Существовала связь между гильдией воров, Шпатом, Хейнрейлом, тем, ради чего его Келкин вообще-то и нанял, – и этими сказочками о богах и чудовищах. И эта связь – Кариллон Тай.

От ветра холод проскользнул в его плащ, как карманник, нашаривая под одеждой голую шкуру.

По мере приближения к цитадели за ним следили два стражника. Как там их звали? Херон и… Херон и… божий хер, еще слишком рано, просто налейте мне кофе и покажите, кому двинуть в харю. Был здесь и сальник в подкреплении, в нелепом стеклянном шлеме-лампаде, чтоб уберечь одухотворяющее пламя от ветра. Хотя сальника соплей не потушишь – Джери однажды видел, как пьяный матрос ухватил горящий фитиль, собираясь вырвать его, но избежать ареста. Пламя прожгло ему руку насквозь.