на себя ответственность за нее, сидел с ней, когда она болела, заваривал ей лапшу, если она просыпалась голодная посреди ночи. Мирился с ее обнаженным телом, с ее подходом к гигиене. Когда она смеялась, не мог удержаться и смеялся тоже. Но самое главное, когда он был с Ло Ишань, у него получалось подавлять свою тягу, хоть та никуда и не девалась. Это было ближе всего к нормальной жизни – за все его тридцать лет.

Пол воображал себе, что любит ее, но она ему не нравилась – не так, как должна была бы. В конце концов, он мог дать ей только заботу, но не желание.

Было ли этого достаточно, Пол не знал. Ему – было. Он не собирался бросить ее. Лучше все равно не будет. Такому, как он, не на что рассчитывать. Если Ло Ишань от него уйдет, что он станет делать? Не в силах сосредоточиться, Пол остановил машину у тротуара и повесил голову. Нажал на гудок – один раз, два, три… Как сумасшедший, блуждающий в ночи.

«Дворники» ритмично ходили по стеклу, и внезапно Пол увидел маленького мальчика, который, пригнувшись, заглядывал в окно. Он был похож на бездомного раненого зверька. От него нельзя было отвести глаз.

«Просто будь собой… – пронеслась у него в голове популярная присказка. – Просто сделай это. И ты не пожалеешь».

– Залезай, – сказал Пол.

Мальчик поначалу сомневался, но дождь так и лил. У него не было телефона, он не знал дороги, и рядом не было никого, кто мог бы ему помочь. Он стоял под дождем уже очень долго.

– А улица Чунчэн вам по пути? – Тоненький голосок ударил ему в уши, напомнив того мальчугана из летнего лагеря. – Я живу на улице Чунчэн.

Пол сказал, что отвезет его домой. Говорил он мягко, чтобы не спугнуть и не встревожить.

– Спасибо. – «Голос в точности как у него!» – Наш учитель говорит никогда не забывать благодарить.

Мальчик оказался на редкость разговорчивым. Все время упоминал про «нашего учителя». «Наш учитель» сказал, что в последнее время часто идет дождь и надо брать с собой плащ, но брат забрал голубой плащ, который подарила мама, и не хочет отдавать. Они поссорились. Брат не отвел его на занятия после школы, как делал обычно. «Наш учитель» сказал, что если у тебя дела или ты плохо себя чувствуешь и не хочешь приходить, надо предупредить. Он не знает, сказал ли брат учителю, что он не придет. Переулки все одинаковые. Он все шел и шел, но не мог найти дорогу.

– Напротив нашего дома парикмахерская. Мама всегда водит меня туда стричь волосы. Наш учитель говорит, что нельзя их отращивать, будешь выглядеть небрежно.

Его волосы пахли дождем и потом. Мальчик вытащил из кармана брюк две промокшие шоколадки.

– Хотите?

Пол покачал головой и попытался сконцентрироваться на дороге. Мальчик, дождь, запах шоколада сильно этому мешали.

– Растаяли! Забыл вынуть их перед физкультурой. Наш учитель говорит, что в буфет можно ходить только раз в день. Мама дает мне десять долларов. – Маленький мальчик, дождь, запах шоколада… – Брат получает двадцать, потому что мама говорит, что он на два года старше. Можно я сниму обувь?

На мгновение Пол застыл, потом, очень медленно, посмотрел на мальчика. Похоже, тому и правда было некомфортно.

Прежде чем он дал согласие, мальчик сам дал себе разрешение. Он принялся стаскивать ботинки, и они снялись вместе с носками. Что за запах! Носки были мятые, грязные и насквозь промокшие.

Тогда Пол впервые унюхал аромат мокрых ног семилетнего мальчишки. И был покорен. На всю оставшуюся жизнь.

* * *

Ему всегда казалось, что в тот день погиб не мальчик, а он сам. Пусть бы ливень смыл его растущее возбуждение! Все произошло так быстро, что он растерялся. Следующее, что он помнил, – как мальчик плыл по реке.

Никто не знал, какую боль он испытывает. Надо самому пережить такое, чтобы понять.

Та встреча показала ему, что физическая боль – ничто. По-настоящему больно, когда у тебя нет выбора. Нет выхода. Теперь, как и тогда, он был загнан в угол. Был вынужден действовать…

Иви вздрогнула, но не очнулась.

Пол встал. Надо было устроить ее удобнее.

23

Иви была в семье паршивой овцой, непослушным ребенком. Она любила соревноваться, отличалась заносчивостью и острым языком. Ей во всем требовалось побеждать – будь то легкая атлетика, аэробика или дизайн плакатов. Когда учительница пыталась отослать ее домой с высокой температурой, она настаивала, что не больна. Ее мать терпеть не могла мороженое, и девочка специально притаскивала его из магазина и усаживалась есть на диване в гостиной, широко расставив в стороны ноги – еще одна вещь, которую мать запрещала. Если ее просили взять с собой зонт, она возвращалась домой мокрая до нитки. В школе полагалось носить юбку до колена, и Иви обрезала свою до дерзкого мини прямо на глазах у классной руководительницы, к вящему изумлению остальных.

Однако училась она на отлично, и учителя закрывали на это глаза.

Ховард всегда говорил, что у нее деструктивная личность, и она разрушает не только людей вокруг, но и саму себя. Иви принимала это за комплимент и втайне гордилась. Газлайтинг[34] был ее фирменным приемом, бунтарство – признаком роста. Она не предполагала, что его жертвой станет ее собственный младший брат…

Как же она его ненавидела! Опять он легко отделался. Ей хотелось последовать за ним в ад и отвесить пощечину.

Она любила его, так ведь? Когда называла китенком, когда повязывала ему фартук, когда сама снимала с кастрюли крышку, чтобы он не обжегся паром…

Он тоже любил ее, правда? Как же насчет тех обещаний, которые они дали друг другу еще маленькими?

Как жить в сплошной череде лжи? За что винить того, кого уже нет? Сколько времени нужно выжившему, чтобы снова начать улыбаться? Этого не преподают в школе. Говорят, это надо пережить, чтобы понять, – но она пережила и не поняла, не говоря уже о том, чтобы двигаться дальше.

* * *

Иви не сохранила никаких вещей Ханса.

Дама из похоронного дома подошла к ней с пакетом одежды, которая была на нем, когда он умер. Иви равнодушно поглядела на нее и ничего не ответила.

Дама смутилась. Ховард прошептал:

– Возьми на память.

Видя, что она не шевелится, он уже собрался взять пакет сам, но тут Иви заговорила:

– Сожгите всё.

* * *

Простила ли она Ханса? Иви не знала, но