Выйдя из облупившейся арки в очередной проходной двор и уже отшагав немного по протоптанной посреди чахлого газончика тропинке, Ян в стороне, за мусорными баками, чутким ухом уловил противное сопение и возню. Затем отчетливо в гулком дворовом колодце прозвучала и звонкая оплеуха, за ней еще одна. Ян и не подумал обращать внимание на шалости столичной шпаны, его путь на сей раз лежал мимо. Но тут за звучными затрещинами последовал тяжкий вздох-крик, умолявший о помощи и немедленно кем-то задавленный, задушенный. Голос был женский, да что там женский – девичий, почти детский, полный безнадежной жути и безысходного отчаяния. Словно его владелица и не рассчитывала хоть на малейшую подмогу, а вскрикнула, чтобы не задохнуться от собственного ужаса.

Балашинскому против воли пришлось остановиться. Не из христианского милосердия или рыцарского полузабытого долга, а оттого, что был уверен: пройди он сейчас равнодушно мимо, и все его благодушное вечернее расположение будет непоправимо отравлено и разрушено, и для посиделок в пивной уже не будет повода. Дело было минутное, но польза от его разрешения представлялась очень даже ощутимой. И Ян, оставив колебания, свернул к бакам.

Так и есть – пьяные, вонючие от бормотухи подростки драли в куски одежонку на светловолосой девчушке. Один из них, похотливо оскалясь, зажимал девушке рот заскорузлой пятерней. Парни негромко ржали и перекидывались похабными словечками, словно предвкушением насилия продлевая жестокие радости от своей забавы.

Ян вмешался быстро и без злобы, даже никого из пьяных малолетних дурней не покалечив. Да и удирала пэтэушная ребятня от страшного дядьки так, что в лунном свете часто-часто сверкали подошвы их разношенных кроссовок. Девчушка вроде не потерпела особенного урона, не считая отдельных деталей ее туалета, и Ян вознамерился уже следовать далее намеченным путем, как вдруг девушка, всхлипнув и шмыгнув мокрым носиком, схватила его за рукав:

– Не уходите, пожалуйста, я бо-о-ю-юсь! – и по-всамделишному разревелась.

Ян не стал вырывать руку, только досадливо хмыкнул. Но решил уж быть последовательным до конца.

– Ты где живешь, детка? – спросил, стараясь выказать голосом участие и тем самым остановить зарядивший было ливень слез, Балашинский. – Ну успокойся. Ну же! Видишь, я никуда не ухожу и уходить не собираюсь. До тех пор, пока не отправлю тебя домой. Так где же ты живешь?

– Здесь не очень далеко, – девушка еще всхлипывала, но была уже в состоянии говорить и слушать, – на Лефортовском Валу. С мамой... У меня и пятьдесят тысяч на такси есть.

– У меня тоже, – усмехнулся ее простодушному страху Балашинский. – Ладно, пойдем к Садовому кольцу... И чего тебя носит по подворотням в ночную пору?

– Не-а, обычно я дома в это время сижу, – горячо, словно непременно пытаясь оправдаться в его глазах, залепетала девчушка. – Сегодня же День города. И в университете я на первом курсе всего-то четыре дня. Мы пошли гулять с одногруппниками, чтобы поближе познакомиться. Познакомились...

– Так это твои приятели-студенты тебя у помойки тискали? – нехорошо усмехнулся Балашинский.

– Нет, что вы! – Голос у девчушки сделался испуганным. – Здесь, в доме, одна из моих новых подружек живет. Нина, кажется. Она всех к себе и позвала. Ребята еще долго у нее просидят. А мне домой надо. Я маме позвонила – она ругается.

– Ну что же, все понятно объяснила. А теперь пошли, что ли. – Ян на всякий случай взял в дворовой темноте девчушку под локоть. – Тебя как зовут, студентка?

Девушка ответила чисто и просто:

– Маша.

* * *

Пройдя от силы десяток метров, Ян и его спутница вышли в пристойно освещенный проулок, и Балашинский как следует разглядел девушку. При электрическом свете она выглядела старше, чем показалось ему на первый взгляд, и действительно могла быть студенткой. В заблуждение относительно детского ее возраста Балашинского ввела ее коса, оказавшаяся сложным и декоративным предметом прически. Толстая, русая, искусно заплетенная, но недлинная, она придавала владелице несколько школьный вид. Голубые, чуть навыкате глаза со светловатыми, ненакрашенными ресницами только усиливали это обманчивое впечатление. О достоинствах студенческого личика в целом ничего определенного сказать было нельзя, так как было оно заплаканным и местами распухшим.

– Мама у тебя как, очень строгая? – спросил вдруг Ян мнимую школьницу.

– Нет, она не строгая, просто нервная очень. – Маша подняла к нему лицо, подумала, посмотрела и объяснила: – Мы с ней вдвоем живем. Она говорит, что у нас с ней, кроме друг друга, никого на свете нет.

– А на самом деле? – поинтересовался для поддержания разговора Ян.

– А на самом деле есть еще папина мама в Воронеже. Только она пьет сильно. – Девушка вздохнула с вовсе не детским сочувствием. – Мама ей изредка деньги посылает. Когда может.

– А отец где? – продолжал расспрашивать из праздного любопытства Балашинский.

– А он с нами давно не живет. Раньше помогал, а как в Америку переехал, так и забыл. Теперь даже и не пишет. – Но осуждения не было в словах девушки. – Он у меня врач. Кардиохирург.

– А мама у тебя кто? – с какой-то тупой инерцией задал Ян следующий ненужный вопрос.

– Тоже врач. Терапевт, но в хорошей поликлинике. – Маша на миг призадумалась и вдруг отважно предложила: – Если вы заболеете, я маме скажу, она вас бесплатно вылечит. Хотите?

– Я не заболею! – От нелепости самой этой возможности Ян расхохотался, но, увидев недоумение в Машиных глазах, перевел стрелку разговора: – Ну и как же ты представишь меня своей маме? Познакомься – вот дяденька, который спас меня от хулиганов поздно ночью у мусорной свалки. Вылечи его, пожалуйста.

– Это трудно будет объяснить. Я как-то не подумала, – ответила ему Маша, но добавила: – Если надо будет – объясню. Тем более мама – она умная. Она вас увидит и все сразу поймет.

– И что же поймет твоя мама? – Балашинского начал занимать этот нелепый диалог.

– Что вы очень сильный и очень храбрый. Вы – настоящий и замечательный!

– Интересно, с чего ты это взяла? Мы с тобой знакомы-то всего несколько минут. – Яну стало немного зябко и противно от ее незаслуженной похвалы.

– Вы же не прошли мимо. А другие прошли. – Увидев его вопросительный взгляд, Маша пояснила: – До вас там еще двое проходили. Я видела. И ни один не остановился и не подошел. Наоборот, чуть что не бегом прочь бежали. А я ведь громко кричала. Это мне потом уже рот зажали.

– Ладно, детка, все это уже в прошлом, – Ян снова увел разговор в сторону, хотя слова девушки задели его и были приятны, – а пока, раз уж у тебя имеется нервная мама, лучше тебе привести себя в порядок. Сейчас зайдем в какое-нибудь кафе, ты пойдешь в туалетную комнату, а я тебя подожду... Не беспокойся, я не уйду.

Ян остановил свой выбор на заведении с романтическим названием «Кантри-бар». Девушка направилась в туалетную, а Балашинский, как и обещал, расположился за столиком в ожидании. Маша отсутствовала порядочно времени, и к ее приходу Ян успел опорожнить пузатый графинчик со сносным армянским коньяком. Идти ему уже никуда не хотелось, и, напоив девушку кофе, он предложил ей отправить ее домой на такси.