Но плотно сжатые, набитые до мозолей костяшки пальцев, вместо того чтобы пропороть мягкую, пьяно расслабленную плоть, врезались будто в бетонную стену. Громила грязно выругался сиплым голосом и занес кулак во второй раз. Но и вновь его постигла неудача. Непонятная сила развернула его за корпус, и вместо челюсти доверчивого пьянчужки кулак рассек пустоту. Не удержавшись на ногах, в чем ему и помогли, отморозок бухнулся на асфальт, пребольно ударился мясистым затылком и на время затих. Однако виновник его падения не стал добивать лежачего и, что еще более странно, убегать тоже не стал. Просто стоял рядом памятником в долгополом плаще, хотя не мог не понимать, что секунда-другая, и из видавшей виды иномарки гоблинами полезут обозленные подельники.

Что, разумеется, немедленно и произошло. Захлопали скрипучие задние дверцы, и вот уже двое из ларца, одинаковы с лица, предстали в лихой злобе перед Яном. С боевым кличем «Ты чё, козел!» ребятки бросились вперед на амбразуру. В одной из ладоней щелкнул, взрезав отблеском лезвия негустую фонарную темноту, изрядный нож. Отморозки, дюжие и по-звериному бесшабашные, с двух сторон налетели на несговорчивую жертву. Надо ли говорить, что и их через мгновение приняла в дружеские объятия тротуарная панель. Ян же остался стоять, как стоял, дожидаясь, когда быки придут в себя. Для верности, чтобы скоротать ожидание, спрыснул их сверху из «мерзавчика» остатками коньяка.

Громилы потихоньку очухались и сели на асфальт, глядя на невозмутимо стоящего над ними обидчика снизу вверх. Волки как-то незаметно преобразились в шакалов, засветив в мутных глазах по трусливому огонечку. И совсем не оттого, что так непредвиденно и обидно получили по роже. Нет, ребята и сами были не дураки подраться, и по мордасам получали не раз и не два, да и другим частям их сбитых накрепко тел доставалось изрядно. Пара ударов и позорное падение не могли сломить их хищнический, бойцовый дух. Но вот выражение лица их недавнего клиента, начисто утратившее вдруг былое пьяное радушие, заставило дрогнуть и пустить мурашками по коже их уличную бандитскую лихость.

Так безголовые пацаны взирают на откопанную ими в овраге фашистскую, чудом уцелевшую с войны мину, только что представлявшую мертвый и ржавый кусок металла. И вот ребячьи пальцы, курочившие ее смертоносную плоть, отдергиваются в испуге, и она оживает и неотвратимо тикает чем-то внутри. И детвора понимает, что надо бежать очень быстро и далеко, но нет на это сил, и сковывают страх и щемящее любопытство смертника, стоящего у последнего порога. И предвзрывная тишина оглушающа, и немеют уста, и невозможно отвести взгляд от предмета, соединившего в себе твою жизнь и смерть.

Мина еще только мирно тикала, но быки уже знали, что в этот раз неудача столкнула их с грозным матадором, которого бесполезно пытаться поднять на рога, а можно лишь умолять. Ян тоже почувствовал их покорную сдачу и, поняв, что более никакого захватывающего продолжения не предвидится, тут же потерял к отморозкам интерес. Но уходить не торопился, раздумывая, как с ними поступить дальше. Не то чтобы Ян Владиславович вдруг озаботился безопасностью на улицах или проникся сочувствием к подгулявшим денежным кошелькам – следующим возможным жертвам поверженных им громил. Не было в его голове и мыслей о мести и воздаянии за проступки, роль людского судии никогда не привлекала Яна Владиславовича. Но Ян еще с незапамятных времен детства и юности любил во всем порядок и знал, что в окружающем его мире способствует его сохранению, а что ведет к анархии и безобразиям. Порядок людского существования и существования вампов должен был быть непреложен, иначе худо придется и тем и другим. И в первую очередь недопустимо было, как мыслил себе Балашинский, чтобы подобные так откровенно и нагло грабили и истребляли подобных себе. Конечно, далеко не во всех случаях Ян Владиславович мог или позволял себе вмешиваться в человеческий распорядок и уклад жизни. Но вот на этот раз был подходящий случай исправить чужую ошибку.

Тащить этих троих с собой за город на прокорм семье не имело смысла. Во-первых, дома у него, слава Богу, все были пока сыты, а держать в подвале несколько недель дебильных отморозков представлялось ненужными хлопотами. Во-вторых, доставить в поселок добычу можно было лишь в собственной машине быков, а Балашинский не только не удосужился научиться водить автомобиль, но имел смутное представление даже о том, что следует делать, чтобы запустить хотя бы двигатель. Да, собственно, Ян не видел ни удовольствия, ни нужды самолично управлять железной и неживой четырехколесной коробкой, то ли дело лошадь.

Но надо было принять наконец хоть какое-то решение. И Ян, с присущей ему жестокой фантазией, придумал, как сложить из разрозненных человеческих кубиков нравоучительную и в то же время не пугающую обывателя кровавыми пятнами картину. Он сделал полшага к главарю шайки, требовавшему у него всего минуту назад закурить, а теперь съежившемуся на нечистом тротуаре, и коротко приказал:

– Садись в машину. За руль, быстро! – Потом повернулся к оставшейся парочке. – А вам – сидеть и не двигаться.

Двое громил жалко закивали, а их предводитель сунулся к автомобилю, причем первые несколько шагов были им проделаны на карачках. Когда же он наконец занял водительское место, Ян отдал следующее распоряжение:

– Съезжай на дорогу и паркуйся нормально, как положено. Потом глуши мотор и открывай дверь.

Бык без возражений исполнил все в точности. Балашинский подошел к водительской двери, не очень беспокоясь о том, что происходит у него за спиной. А там не происходило ровным счетом ничего – одуревшие от сверхъестественного страха подельники и не думали рыпаться. Его черный плащ, будто грозовая завеса, заслонил собой происходящее внутри салона. Они не могли видеть, как темная фигура, чуть наклонясь, одними пальцами правой руки сжала борцовскую шею их главаря, и не услышали, как хрупко и жалобно раскрошились под сжатой рукой позвонки. Но тут пришел и их собственный черед.

– Теперь вы, по одному, марш на заднее сиденье, – негромко и страшно повелела фигура в плаще.

Быки переглянулись, и один из них нехотя поднялся. Но, увидев, что с его командиром вроде ничего страшного не произошло – он тихо-мирно сидит, положив крупные руки на руль, – пошел живее и уже секунды спустя бодро лез на заднее сиденье. И, усевшись, ощутил на своем загривке цепкий, стальной захват и безболезненно отошел в лучший мир.

Покончив без шума и с третьим отморозком, Ян аккуратно прикрыл в машине все двери и оглядел свою работу. Ребята сидели в салоне как живые, с предусмотрительно закрытыми глазами, и, казалось, предавались безмятежному сну.

Балашинский рассчитывал, что слух об этом тройном и необычном смертоубийстве быстро разойдется по здешней округе и бравый смотритель магазинного порядка в следующий раз остережется посылать своих варягов вдогонку неповинному прохожему.

Испытал ли Ян удовлетворение от своей добровольной миссии, он не знал и сам, но настроение его перешло в мирный и благодушный регистр, отчего тяга к поиску приключений совершенно улетучилась. Больше всего в настоящий момент хотелось отыскать средней руки, но пристойное питейное заведение, где можно выпить в тепле и покое, пребывая в согласии с самим собой. И Ян, не торопясь, пешком отправился к Садовому кольцу, но не людными улицами, а дворовыми закоулками, срезая путь, ведущий к оживленной и в ночное время автодороге. В какой-нибудь приглянувшейся забегаловке на обочине загазованной городской артерии он и намеревался осесть. Но у его судьбы-фортуны нынешним поздним вечером были иные планы.