Частенько Ян Владиславович выбирался в город и сам, в одиночестве погружаясь в суету вечерней жизни, которая, в чем он ни за что не признался бы и самому себе, заполняла вечернюю пустоту его существования. Ибо, в сущности, преданные ему братья и сестры общины как-то само собой разбились на устойчивые пары и оставили своего хозяина в гордом одиночестве, как церковного Христа на кресте, которому молятся и поклоняются, но не зовут третьим на бутылку. Для общения оставалась лишь мадам да изредка, для ночных удовольствий, глупенькая Тата. Стас, как истый волк-одиночка, примитивный и малоразговорчивый, далекий от лишних рассуждений, тем более в компанию не годился. Ян временами даже жалел о Рите, подумывая, не зря ли так опрометчиво дал ей отставку, уступив девушку ближайшему помощнику. Но возвращать Риту теперь было никак нельзя – приходилось держать марку.

В тот памятный осенний вечер Москва праздновала свой 850-летний юбилей, гуляла и шумела, цвела огнями и местами уже пьяно икала. Гулял с гражданами столицы и Ян Владиславович, на сей раз в гордом одиночестве. Откушав с мадам на плавучем «Викинге», дальше, однако, по заведениям ехать не пожелал, а, отмежевавшись от захмелевшей спутницы, углубился в веселую концертную толпу позади Блаженного собора. Там Ян и расслабился душой, рассекая, подобно крейсерскому ледоколу, плотные, вопящие людские массы. В руке он сжимал плоский коньячный «мерзавчик» «Мартеля», вызывая мимолетную зависть отоваренной низкосортным пивом молодежи. Ян и в мыслях не имел предаваться «крутому выпендрежу», а просто терпеть не мог пиво, ни в дорогом, ни в дешевом розливе. К тому же, чтобы напиться всерьез, требовалась ему куда большая емкость французского изысканного напитка.

Толпа вокруг Яна Владиславовича, напротив, изрядно умудрилась захмелеть и с пива. Кое-где ловкие руки, потихоньку от дозорных, умудрялись солидно бодяжить налитую в пластиковые стаканчики пенистую пивную массу традиционной водочной отрадой. Драк покамест не наблюдалось, но отдельные словесные перепалки доносили эхом вероятность их возникновения в близлежащих переулках поукромнее, вдали от бдительного милицейского ока.

Щекочущих застоявшиеся нервы приключений должно было хватить до утра, но для разминки можно было начать и с тинейджеровских потасовок. После можно было бы ввязаться и в рукопашные отношения с самоуверенными патрулями ОМОНа, а потом сгинуть в неизвестном направлении, оставив поверженных противников в озабоченном состоянии. Затеи шутейные и для храброго рыцаря Яноша жалкие и недостойно унизительные. Но что поделать, если на крохотных останках мощенных камнем улочек и площадей не звенят более ни мечи, ни шпаги, не ломаются в безрассудных поединках копья. И нынешние человеки, полагающиеся более на пистолеты, газовые шашки и водометы, чем на крепость собственных рук и ног, никакие не противники, а только простые «коровы», неверующие и оттого легкодоступные.

Выбравшись на волю с пьяной площади, Ян, немного осмотревшись кругом, отправился претворять в жизнь ночные свои планы. Была и потасовка с цепями и кастетами, были и милицейские свистки, и даже непредусмотренная полноценная погоня. Отдых удавался, и Яна не расстроила и порча любимого кожаного плаща, продранного от пояса до кармана о неведомый гвоздь. Столица рокотала волнами, и ночь могла иметь в запасе еще некоторые сюрпризы. Ян навестил ближайший круглосуточный «Континент» на Лубянке и запасся еще одним «мерзавчиком», неожиданно для себя прикупив здоровую плитку черного шоколада, хотя закусывать коньяк обыкновения не имел. Вид для посетителя фешенебельного супермаркета он имел престранный, но ни кассирша, ни охранник у выхода напротив кассы удивления вслух не выразили. Лишь уважительно кинули взоры на увесистую денежную пачку, извлеченную Яном из травмированного кармана и плотно стиснутую золотой громоздкой прищепой с клеймом «Дюпон», насильно врученную Иреной для солидности. И то сказать, мало ли в Сумасшедшем Городе свихнувшихся миллионеров, которые обожают ходить в свежепродранных кожаных плащах, рубашках с оторванными с мясом пуговицами и с разлохмаченными модельными стрижками. Однако Ян отметил и полный нехорошего интереса взгляд магазинного стража, проследивший за ним на улице и удовлетворенно отметивший отсутствие собственной машины у подвыпившего миллионера. Назревало очередное приключение, и Ян Владиславович провидчески нарочно замедлил шаг и, слегка юродствуя, стал заплетать ногами. Пройдя несколько домов за светофор по направлению к Садовому кольцу, провокатор, замешкавшись на углу, свернул в нехороший, темный переулок.

Ожидания Яна Владиславовича не замедлили исполниться. В проулок тут же следом, неспешно шурша шинами, свернул автомобиль. Медленно, по пятам, протащившись с десяток метров, словно принюхиваясь к засаде, авто остановилось и вдруг, шумно газанув, обогнало Балашинского. Но тут же затормозило, вылетев передним колесом на узкий тротуар и отчасти перекрыв проход.

Из доисторической серии раздолбанного «БМВ» вышел нагловатый, с щетинистым черепом, отморозок, как навскидку определил его статус Ян, и, ухмыляясь в превосходной степени, занял своим раскачанным корпусом остатнее свободное место между припаркованной колымагой и стеной дома. Из мутных, затемненных окошек «БМВ» на Балашинского пялились по крайней мере еще две широченные рожи, сладко предвкушающие свой скорый выход на сцену. «Скорее уж на арену! – позабавился про себя Ян. – Как первые христиане, не подозревающие за ее железной решеткой голодного льва». Парень, шагнувший навстречу приближающемуся Яну, несмотря на наличие увесистого креста поверх черной с алой надписью футболки, менее всего походил на мученика-христианина, но и Балашинский, чтобы продлить остроту удовольствия, продолжал валять дурака.

До быкообразного качка оставалась пара-тройка шагов, и Ян остановился, скалясь пьяненькой приветливой улыбкой. Отморозок, довольный легкой добычей, доверчиво идущей на заклание, пружинисто выпрыгнул вперед и со словами: «Здорово, братан! Закурить не найдется?» – плюхой опустил тяжелую руку Яну на плечо.

Ян сильно качнулся под напором мощной длани и, помахав в воздухе уже на треть пустой бутылкой, дружелюбно ответил:

– Извини, командир, сигареты все вышли. – И с напускной щедростью предложил: – Но есть отличный коньяк. Выпей, не пожалеешь.

– Ну давай! – Громила развязно взял из рук Яна бутылку и, не отпуская, однако, его плеча, перелил в горло изрядную часть жидкости. – Смачная халява!

Отморозок отхлебнул еще, посмотрел на Яна внимательнее и, видимо, решил не тянуть резину и потрошить клиента немедленно. Рука, лежащая на плече Балашинского, тут же свирепо сжалась, впиваясь железными пальцами в кожаный отворот, и благоухающий поднесенным коньяком голос мерзко фыркнул слюнями Яну в лицо:

– Но с куревом ты, братан, не прав! Не могешь огоньку поднести, так отстегни шуршиками.

– У меня, командир, и мелочи нет. Только крупные купюры. Такие в ларьке не разменяют, – доверчиво, но и чуть-чуть глумливо, словно бахвалясь превосходством над безденежной шпаной, развел руками Ян.

Лицо бугая просветлело довольством от ответа добровольно нарывающейся жертвы.

– Ничего, братан, нам и крупные сгодятся. Разменяем! – И лиходей коротко и зло ткнул Балашинского каменным кулаком в подвздошину.