– Знаешь, как он нам нужен? Умереть – не встать.

Сотня исчезла так быстро, что Струге даже не успел заметить, куда именно.

– Ну, если только спасти вашу жизнь… Сегодня я его не видела. Он вообще уже давно здесь не появлялся. Последний раз он был тут с Колобком.

– А как зовут Колобка?

Девица подумала.

– Я могу спросить у подруги, но это будет стоить еще одну сотню.

На столе появилась еще одна купюра. Если бы не обстоятельства, которые привели двоих солидных людей в это учреждение общепита, то ситуация выглядела бы комично: прокурор и судья платят проститутке деньги за информацию.

Через минуту переговоров девица вернулась.

– Колобок живет где-то на Ватутина, но имени его она не знает.

– Кинули на сотню, – заключил Пащенко и отправил проститутку восвояси. – Теряю былой нюх. «Колобок на Ватутина». Это, случайно, не название пиццерии нам «слили» за двести рублей?

Через час бдительного сидения за столом Струге не выдержал.

– Пойду к стойке, закажу пива.

– Сильно не светись, – попросил Пащенко, и было непонятно, что он имел в виду. Вскакивать на барменскую стойку и читать стихи Бродского Струге не собирался и без этого совета.

Опустившись на круглую мягкую подушку, торчащую из пола на тонкой металлической подставке, Антон обратился к тут же материализовавшемуся перед ним Моне.

– Два «туборга».

– Орешки, раки, чипсы? – попытался разнообразить вечер судьи Леня.

– Только пиво, – разочаровал его Струге.

В ожидании, пока тот наполнит из крана два высоких стакана, Струге краем глаза наблюдал происходящие рядом с ним события. Слева от него на аналогичную подушку подсел «браток» с отвратительными формами. В какое-то время в России целое поколение жило по принципу: чем толще, тем блатнее. Это поколение чуралось здорового способа накачивания мышц и набиралось подкожного жира какими-то неестественными методами. Такие «братки», как правило, развязны и обязательно носят на шее уже давно вышедшие из моды золотые цепи, напоминающие строгие собачьи ошейники. Они – непременный атрибут всякого заведения, где собирается не совсем законопослушная аудитория. Без них в этих заведениях не обходятся ни один скандал и ни одна свара. При этом их всегда считают милейшими людьми, которые «вчера перебрали». Сами по себе они не имеют никакого авторитета и не значатся в списках УБОПа. В конце девяностых они перекочевали из списков сотрудников антимафиозных ведомств, в которых раньше числились все, имевшие на шеях цепи, в сводки районных отделов милиции. Эти люди – головная боль местных оперативников и таких же отморозков, как они сами, с кем приходится делить когда-то «завоеванные», а теперь «спущенные» земли. Их время ушло в прошлом тысячелетии, и все, чем они могут теперь гордиться, это чувством хозяина в кафе, подобному «Искре», где управляет бармен, подобный Моне.

В тот момент, когда Моня заканчивал наполнять первый стакан, Струге услышал:

– Я тебя раньше здесь не видел.

Глуп тот, кто в данный момент думает, что добродушный поддатый мужичок подошел познакомиться. Это не гей-клуб, здесь очень много красивых барышень. И уж если мужик выбирает сорокалетнего крепкого парня, чьи брови рассечены в боксерских поединках юности и чей нос неоднократно сломан и столько же раз вправлен на место, значит, секс его не интересует. Вообще-то Антон уже давно обратил внимание на то, что в компании преступных элементов, в которых ему волею судеб иногда приходится оказываться, те, кто не знает его истинного социального статуса, считают его «своим». Антон не был красавцем от рождения, а многолетние занятия боксом превратили его лицо в некую маску, которая очень часто заставляет братву ошибаться. Сейчас же нетрезвый «браток» играл роль драчливого петушка. В его «курятник» без разрешения залез другой петушок и причины его появления на этом насесте нужно было срочно выяснить. Как правило, такие выяснения заканчиваются бесшабашной дракой, которая может превратиться и в крупномасштабное сражение.

А сейчас просто идет разведка, проверка на «вшивость». На глазах происходит «наезд», и оттого, как поведет себя тестируемый, зависит дальнейшее развитие событий. Не исключено, что «братку» придется извиниться и признать свою ошибку. Но для этого нужно, чтобы незнакомец предъявил доказательство того, что прилипший к нему «цепеносец» «по понятиям» дышит ему в пуп.

Все эти «терки» и «разводки» Струге прошел давным-давно: и когда дрался в молодости в своем дворе, по праву считаясь лучшим бойцом района, и когда работал в прокуратуре. Сейчас под мантией скрывался человек, очень хорошо разбирающийся в понятиях и правилах поведения при подобных обстоятельствах.

– Я тут проездом. – Струге увел размышления «братка» в иную плоскость.

Ожидая, пока Моня наполнит ему второй стакан, Антон Павлович щелкнул зажигалкой.

Размышления отморозка привели к тому, что из всей полученной информации он сделал единственный вывод: мужик «залетный», следовательно – «не наш».

– Увидев меня, люди обычно сваливают подальше, – последовало предупреждение в стиле таверны позапрошлого века.

– Я не успел.

Время шло, а «браток», который уже приковал к себе внимание доброй половины кафе, никак не мог понять, что это: «наезд» или признание его местного авторитета.

– Тогда свали сейчас, – услышал Струге.

– Не видишь – наливают? – удивился Антон, показывая пальцем на Моню, который, заинтригованный не меньше «братка», пытался дождаться окончания этого разговора и тонкой струйкой лил из крана янтарную жидкость. Со стороны это отчетливо напоминало старания бармена усмирить пену и налить полный стакан, однако Струге был не из тех, кого можно было на этом провести. – Ждите отстоя пива.

– А по сопатке? – последовал молниеносный вопрос.

«Браток» мгновенно вычислил, что сидящий напротив него фраер – «картонный». Он не из авторитетных и не из легко узнаваемых на сходняках правильных пацанов. Это какой-то великовозрастный юморист, которого папа в детстве не бил по голой заднице резиновым шлангом от стиральной машины.

В Струге боролись два чувства. Первое прорывалось из глубины прожитых лет и гласило: «бей первым»; второе, облаченное в мантию, заставляло смириться и выйти из поганого положения, не прибегая к рукоприкладству…

– Это ты так «не светишься»? – прошипел Пащенко, принимая один из стаканов и бросая тревожные взгляды по сторонам. А двое тридцатилетних ребят в кожаных куртках пытались оторвать от пола грузное бессознательное тело недавнего собеседника Струге. – Нам уже сейчас можно вставать и уходить отсюда! Что он тебе сказал?! Про маму?!

Антон Павлович поморщил лоб и покачал головой.

– Тогда какого хрена ты людей гробишь?! У нас сейчас кровников нарисуется полторы сотни!.. Вон, пятеро из них уже направляются выяснять подробности твоего разговора.