мужчин. Кого именно, не разобрала в своем состоянии отупения.

Очнулась, покрывшись мурашками с головы до ног, и увидела, что они уже оба – и обладатель родинки, и обладатель шрама, – удерживают Марго, которая дрожит, кричит и выглядит, мягко говоря, как буйнопомешанная.

Забыв обо всем на свете, Нора кинулась к ней.

– Что, милая?

Оттолкнув чужие руки, принялась гладить по голове.

– Что ты видишь? Скажи мне, пожалуйста. Герман?..

– Нет-нет, Герман цел и невредим. – Марго поморгала, точно спросонок. Закрыла глаза. Открыла. Поморгала опять. – Только взвинчен до предела. Что-то случилось у них там…

– Случилось? – Сердце выпрыгивало у Норы из груди. – Что случилось?

– Не знаю.

– Но точно не с Германом? И не с Ленькой?

– Нет, не с ними.

– Где они сейчас?

– Перед входом в алтарную часть. Все четверо.

– И все живы?

– Да. Пока…

Нора отпустила ее и села рядом. Мужчины сделали это еще раньше. Теперь все трое таращились на Марго, застывшую в напряженной позе, с прямой спиной и широко раскрытыми глазами.

Сгустившийся туман окружил маленькую группу у костра непроницаемой для взгляда перламутровой пеленой, изолировал от внешнего мира, придав всему происходящему зловещую окраску, свойственную мистическим триллерам. И когда Марго вскрикнула вторично, все страхи, которые Нора прилежно гнала прочь, забивая себе голову мыслями о шнурках и корице, хлынули на нее неудержимым камнепадом.

– Ну что там? – застонала она, хватая руку подруги и нервно сжимая холодные безвольные пальцы.

– Они живы, – отчетливо произнесла Марго после паузы длиной в целую вечность.

Живы. Но вдруг они случайно привели в действие какой-нибудь механизм – вроде того, который сработал в Пещере Костей, опустошив колодец, – и выход из святилища оказался завален? Или вдруг один из них ранен, и жизнь его зависит от того, удастся ли остальным быстро доставить его на поверхность и оказать ему медицинскую помощь? Или вдруг… Эти «вдруг» плодились и множились без остановки.

– Живы, но… – читая ее мысли, сбивчиво и торопливо забормотала Марго. – Герман. Я слышу его чувства. Он в бешенстве, но к бешенству примешивается боль. Он пытается помочь, но ему это не удается, поэтому я слышу еще и отчаяние. О боже… – Марго тихонько всхлипнула. – У него настоящая буря внутри.

– Он ранен? – рискнула задать мучивший ее вопрос Нора.

– Нет, не он…

– А кто? Ленька?

– И не Ленька. Если бы Ленька, он испытывал бы горе, но горя я не слышу.

– Тогда кто? Кто?

Медленно Марго повернулась к мужчинам. Дыхание ее было прерывистым и частым, голос – хриплым от волнения.

– Одному из ваших… друзей или кто они вам… в общем, одному из них срочно нужно наверх. Вызывайте спасателей. Пожалуйста, поторопитесь. Это серьезно!

– Ты хочешь, чтобы мы поверили в то, что ты, сидя здесь, знаешь что происходит там? – скептически улыбнулся обладатель шрама.

– Я говорю правду.

– Да, конечно. Хитренькая девочка.

– Послушайте. – Она начала подниматься с места. – Послушайте меня…

– Заткнись!

Нора увидела обветренные руки с широкими ладонями и мозолистыми пальцами, которые грубо толкнули Марго, вынудив снова сесть.

– И не двигайся.

– Но он же погибнет там! – крикнула Марго, глядя на толкнувшего ее мужчину так, словно не могла поверить в то, что он это сделал. – Вы что, не понимаете? Он же погибнет. И его гибель будет на вашей совести.

В лицо ей уставился круглым черным глазом ствол охотничьего ружья.

– Сиди смирно, поняла?

– Тише, тише, милая, – прошептала Нора, борясь с назревающей истерикой. – Успокойся. Ты их предупредила. Дальше пусть делают что хотят. Или ничего не делают. Дай я тебя обниму… вот так. Сиди спокойно, прошу тебя.

Глядя в огонь, она изо всех сил старалась отыскать в эфире хоть какой-нибудь след Германа. Неужели для этого нужно непременно быть ведьмой? Просто любить недостаточно?

Ладно, давай без нервов. Если кто-то ранен, Глеб или Самвел, то как поступит Герман? С ним Леонид, вот о чем не стоит забывать. У прекрасного блондина могут быть свои соображения насчет того, как следует поступить…

Так как же?

Леонид делает шаг назад, чтобы чужая кровь не запачкала его ботинки, и брезгливо морщится, заметив, что несколько капель все же попали на рант. Кровь хлещет из левой руки Глеба, который бьется на каменном полу с выпученными глазами и даже не может кричать. Из горла его вырываются странные булькающие звуки, спина выгибается, пятки колотят по серым камням. Он только что, невзирая на предупреждение, сунул руку в углубление рядом с прямоугольником, напоминающим дверь – наверное, насмотрелся фильмов про гробницы египетских фараонов, – чтобы дернуть за рычаг, матово поблескивающий внутри, и упавший сверху, из прорези в толще стены, нож отрубил эту руку почти по локоть. Как нож гильотины. И тут же вновь исчез в своем гнезде.

В эту минуту Марго вскрикнула второй раз.

Обнявшись, две женщины сидели неподвижно около потрескивающего, дымящего костра, и рыжеволосая, глаза которой были закрыты, чуть слышно бормотала сквозь зубы:

– Кровь, кровь… очень много крови… он сдержал слово, он привел их к алтарю, и бог получил свою жертву…

Ее подруга слушала молча, чтобы не раздражать человека с ружьем. Пусть считает это бредом. Полгода назад, в своей прошлой жизни, она и сама посчитала бы так.

Она слушала молча. Слушала очень внимательно.

Она хотела любым способом получить представление о том, что же произошло в замаскированной, тайной, запретной части подземного лабиринта.

– Мать твою, кретин! – в бешенстве заорал Герман. – Я же сказал тебе «стой»! Я тебе сказал!

– Он всегда плохо слушал тебя, брат, – заметил Леонид, и в углах его губ появилась недобрая улыбка. – Кто плохо слушает тебя, обычно плохо кончает.

Оставив его слова без внимания, Герман повернулся к Самвелу, который стоял, навалившись на стену, с таким видом, будто не мог обойтись без опоры.

– Снимай ремень. Быстро! И помоги мне. Надо наложить жгут.

Никакой реакции.

– Да шевелись же, черт тебя подери! Не видишь, что ли, он истекает кровью! Твой чертов дружок.

Отвалившаяся челюсть, остекленевший взгляд…

Герман сжал зубы. Мысленно сосчитал до трех.

– Леонид!

– Что?

– Поможешь?

Тот молча приблизился, обогнув лужу крови, к статуе Самвела, без церемоний расстегнул его куртку и взялся за пряжку ремня.

Тут Самвел наконец обнаружил признаки жизни.

– Он… он…

Подняв глаза, Леонид взглянул на него в упор.

– Мне нужен твой ремень, детка. Я мог бы воспользоваться своим, но не хочу пачкать его в крови Глеба Зимина. Сечешь?

Самвел начал что-то лепетать, но его прервал дикий вопль, заставивший всех вздрогнуть. У покалеченного Зимина прорезался голос.

Оглянувшись, Леонид оценил ситуацию, шепотом выругался, резким движением выдернул из петель самвеловых джинсов черный