– Для тебя так принципиально, спали мы или нет? – устало спросила у меня женщина. – Просто ты не в первый раз на эту тему разговор заводишь. Если да – вон та палата пустая, я в ней сегодня ночевала. Если хочешь – пойдем туда прямо сейчас. Не вопрос.

Вот тут я немного смутился. Не для провокации она сейчас это сказала и не для того, чтобы вывести меня из равновесия. Ряжская просто устала и отчаялась настолько, что ей на самом деле было все равно. У нее в голове была только Бэлла и ее болезнь, которая вот-вот одержит верх.

– И вот такие, как она, еще называли меня шлюхой! По щекам пару раз хлестали, твари, – процедила Жанна, сидевшая на подоконнике. – А сама, блин, готова ноги раздвинуть по первому свистку.

– Извини, – не обращая внимания на ее слова, обратился я к Ряжской. – Иногда меня заносит. Ну, вот такой поганый характер.

– Она тебя очень ждала, – глубоко вздохнула женщина. – Спрашивала меня, где ты. А мне нечего было ответить.

Сказать в ответ мне было нечего, потому я просто направился к палате.

– Стой. Там ни мне, ни тебе делать нечего.

– То есть? – я резко развернулся. – Она что? Все?

– Бэлла в искусственной коме, – сглотнув комок, ответила Ряжская. – Это тот максимум, который может предложить Вагнер, чтобы выиграть время. Только все равно его почти не осталось, Саша. Уж прости меня, старую, за банальность.

– Не прибедняйся, – попросил ее я, решив окончательно перейти на «ты». – Тебе это не идет.

– Мне сейчас ничего не идет. Да и плевать.

– Ой ли?

– Представь себе, – тряхнула головой Ряжская. – Если ты со мной в палату не захотел прогуляться, когда я сама это предложила, то, наверное, это что-то да значит. А ты ведь тот еще ходок, я знаю.

– Не люблю легкую добычу, – пояснил я. – Но мы еще вернемся к этому разговору потом.

Я подошел к двери, за которой находилась Бэлла, и открыл ее. От хоть какого-то уюта, который тут был еще совсем недавно, не осталось ничего. Не было цветов на столике, книг, стопкой лежавших на нем же, каких-то мелочей, которые сопровождают женщин до последнего их дня, теперь за ним сидела миловидная медсестра, следившая за пищавшими и мигавшими экранами приборов, от которых к восково-белой Бэлле, лежавшей с закрытыми глазами на койке, шли многочисленные провода.

А еще я увидел серую змею, которая сдавила горло девушки так, что сразу становилось ясно – еще чуть-чуть, и той конец. Эта тварь не просто вернула свой предыдущий размер, она стала куда больше. Мало того, в какой-то момент она повернула ко мне свою безглазую морду и вроде как улыбнулась, словно говоря: «Ну и за кем осталось поле битвы?» Ничего подобного я раньше не видал, возможно, только показалось, что серая нежить таким образом отреагировала на мой приход, но все равно в этот момент меня захлестнула вспышка ярости. Если верить рассказам обитателей мира Ночи и даже кое-каким источникам, эта пакость неразумна, так что неоткуда взяться осмысленному злорадству, но для меня это ничего не меняет. Разумна, неразумна – нечего было меня злить.

– Не прощаюсь, – произнес я, закрывая дверь, причем слова эти были адресованы не Бэлле и не медсестре. И, думаю, существо, к которому я обращался, меня услышало.

– Я тоже там долго быть не могу, – всхлипнула Ряжская, а после уткнулась лицом мне в плечо. – Не могу! Зайду – и выхожу сразу.

– Бэлла очень сильная девушка, – погладил я ее по голове. – Она боец. Поверь, это точно так. И она сможет продержаться до той поры, пока я не приду сюда с лекарством.

– Если оно вообще есть, – шмыгнула носом женщина. – Знаешь, я уже ни во что не верю. И тебе, ты уж не обижайся, тоже. Мне кажется, вы все просто поддерживаете меня на эмоциональном плаву, чтобы я с катушек не поехала.

– Я – нет. За остальных не поручусь. Ладно, поеду. У меня сегодня еще много чего запланировано. Я вообще потихоньку превращаюсь в ночного жителя, днем сплю, как стемнеет, начинаю вести подвижный образ жизни. Это ненормально.

– Москва – город, который никогда не спит. – Ольга отошла от меня в сторону на пару шагов и вытерла слезы со щек. – Ты не одинок, я еще минимум пятерых человек знаю, которые так же существуют. И их все устраивает.

– Меня все же нет. В смысле – не устраивает. Но кто бы меня спрашивал, чего я хочу…

– У меня машина с водителем на парковке стоит. – Ольга подошла к окну, не подозревая при этом, что она буквально носом уткнулась в грудь Жанны. – Надо – бери. Только потом, когда до места доедешь, обратно ее отправь.

– С водителем? – удивился я. – То есть он все это время там, в машине сидит?

– Они вроде подменяются через восемь часов, – равнодушно ответила Ряжская. – Хотя не уверена. Саш, люди за это деньги получают, это их работа. Надо ехать – будут ехать. Надо ждать – будут ждать. Мне только о них не хватало еще думать.

– Резонно, – признал я. – Только ты позвони водителю, скажи, что ты мне его на время одолжила. А то ведь он меня куда подальше послать может и будет прав. Мало ли кто по парковке шатается, даже с учетом того, что это закрытая территория?

Водитель оказался немолодым усатым дядькой, который сразу же спросил:

– Куда едем?

– На кладбище, – пребывая в раздумьях, на автомате ответил я.

– Куда?

– А что вас смущает? – немного недовольно уточнил я. – Ну вот нравится мне посещать родные могилы вечерней порой.

– Куда именно поедем? – невозмутимо произнес водитель. – В Москве кладбищ десятка четыре, если не больше. И все в разных концах города.

– Семьдесят с гаком, – поправил его я. – И извините, задумался просто, вот и нагрубил.

– Оно понятно, место-то невеселое. Хоть и благоустроено все, аллеи вон, дорожки, беседки, а все одно больница есть больница, хорошего ждать не приходится. Так куда все же едем?

Что меня впечатлило – этот водитель-философ даже навигатором не пользовался, прямо так ехал, полагаясь только на свою память. Давно такого не видал.

– Значит, мы в гости к нашему любимому олигарху Павлика с собой берем? – тихонько спросила у меня Жанна и получила в ответ утвердительный кивок. – Ясно. Для него самого?

На этот раз я головой мотнул в отрицающем жесте.

– Значит, наш мальчик прогуляется в подвал, – сделала резонный вывод девушка. – Ясно. Решился все-таки.

Решился. В целом убивать мне было не в новинку, я это уже делал, и даже не раз – и своими руками, и чужими, по-разному случалось. Но всякий раз передо мной стоял простой выбор – либо я, либо меня. В драке не надо думать, что такое хорошо и что такое плохо, там надо бить, причем так, чтобы противник встать не мог. Потому что если он встанет, то есть вероятность, что после ты сам ляжешь, не исключено, что в гроб. Или просто тебя в землю зароют, для верности в пятки и в глаза по гвоздю-сотке вбив, да и все. В смертной драке гуманные мысли и намерения являются твоим верным проводником на тот свет.