заметно менее объемистая библиография поэзии на астрономическую тематику – творчество Мильтона, Лонгфелло, Теннисона. Эти строчки из «Природы»[28] Ральфа Уолдо Эмерсона она так любила, что даже переписала их: «Хочу постичь я кротость звезд, / Что всходят в ночи на небесную твердь, / Не бросив теней, не оставив борозд, / Ни тлен не изведав, ни смерть».

Мисс Кэннон уже перевалило за семьдесят, и она по-прежнему делала доклады перед персоналом обсерватории шесть дней в неделю. Каждую весну она выбирала новую стипендиатку Пикеринга и новую получательницу финансовой поддержки из Нантакета от 90-летней Лидии Хинчман. Знакомые лица постепенно вытеснялись свежими личиками новых молодых девушек. В 1937 году ушла на пенсию Флоренс Кушман после 49 лет работы расчетчицей, корректором и ассистенткой Уилларда Герриша, который вскоре тоже удалился на покой. Лилиан Ходждон, помощница куратора фотоархива, уволилась после полувековой службы. Позиция мисс Ходждон, как и мисс Кэннон, была почетным званием обсерватории, а не университетской должностью. Но в январе 1938 года, через пять лет после того, как Джеймс Конант сменил Эббота Лоренса Лоуэлла на посту президента, Гарвардская корпорация официально признала мисс Кэннон астрономом и куратором астрофотографии на ставке имени Уильяма Кранча Бонда. Одновременно корпорация отменила и дискриминацию миссис Пейн-Гапошкиной, сделав ее филипсовским астрономом.

«НУ И НУ! – восклицала секретарь обсерватории Арвиль Уокер в стенгазете, где объявлялось об этом двойном событии. – Впервые за 301 год своего существования Гарвардский университет сознательно присвоил женщинам академический статус… Это повод. Давайте отметим обедом вскладчину – отель Commander – вторник, 18 января, 12:30–85¢. Пожалуйста, своевременно уведомите о ваших планах мисс Уокер». Пришло целых 50 поздравителей.

От восторга мисс Уокер слегка преувеличила характер чести, оказанной мисс Кэннон и миссис Пейн-Гапошкиной. Новые звания действительно были присвоены им корпорацией и одобрены Надзорным советом, но они не являлись по-настоящему академическими. Мисс Кэннон продолжала выполнять прежнюю работу, хотя ее должность теперь была связана с именем первого директора обсерватории Уильяма Кранча Бонда. Имя Филипса в звании «филипсовского астронома» тоже уходило корнями в историю обсерватории. Эдвард Бромфилд Филипс, гарвардский однокурсник и близкий друг Джорджа, сына Бонда, покончил с собой в 1848 году в возрасте 23 лет, завещав обсерватории $100 000. В результате первым филипсовским профессором стал Уильям Кранч Бонд, следующими – Джордж Филипс Бонд и Джозеф Уинлок. При Пикеринге у директоров появилось звание «пейновский профессор» в память о меценате Роберте Трите Пейне, который завещал еще большее состояние. Тогда филипсовскую ставку профессора отдали Артуру Серлу, а после официального выхода Серла на пенсию в 1912 году передали ее Солону Бейли. Теперь это звание позволило миссис Пейн-Гапошкиной попасть в список сотрудников Гарвардского университета. Шепли надеялся, что его значение этим не ограничится. Когда он добивался ставки филипсовского астронома для миссис Пейн-Гапошкиной, ему пришлось убеждать корпорацию, что присвоение этого звания женщине не включает ее в преподавательский состав колледжа и даже в состав кафедры астрономии. Между тем Шепли доверительно сообщил президенту Конанту: «В будущем, если университет одобрит эту политику, я бы хотел порекомендовать изменить название должности, чтобы она звучала как "Филипсовский профессор астрономии"». В конце концов, миссис Пейн-Гапошкина уже преподавала и руководила аспирантами, заседала в трех комиссиях МАС и пользовалась всемирным признанием в астрофизике, спектроскопии и фотометрии. А еще она была матерью двоих детей. Эдвард, названный в честь ее отца, родился 29 мая 1935 года, а Кэтрин – 25 января 1937. Гапошкины приобрели в Лексингтоне дом с большим участком, который расчистили от камней и дикой ежевики, чтобы освободить место для цветов и деревьев.

Премия Энни Джамп Кэннон, вручавшаяся раз в три года исполнительным советом Американского астрономического общества, постепенно росла в денежном эквиваленте. В 1937 году она досталась Шарлотте Мур Ситтерли, персональной расчетчице Генри Норриса Рассела. При каждом новом награждении мисс Кэннон давала новой мастерице возможность создать собственную ювелирную вселенную. Премии за 1940 год удостоилась Юлия Винтер Ганзен из Эстервольдской обсерватории Копенгагенского университета – специалистка по расчету орбит комет и астероидов. Хотя на момент вручения награды мисс Винтер Ганзен работала в США, она не смогла приехать из Беркли на банкет, который опять проходил в Филадельфии. Получив в январе 1941 года по почте чек и прилагавшееся к нему украшение, она написала в благодарственном письме мисс Кэннон: «"Медаль" наконец пришла и, к моему приятному изумлению, оказалась вовсе не медалью. Мне нравится этот оттенок женственности – то, что она приняла форму брошки, которая годится для повседневной носки. По-моему, она прекрасна, и я ношу ее с того дня, как получила – надевала и вчера, когда у меня брали интервью на радио в Окленде, и у меня был повод выразить свою признательность этой стране и ее астрономам, повод, которому я была тем более рада, что упустила возможность высказать свои чувства тогда, в Филадельфии».

А дальше мисс Винтер Ганзен спрашивала: «Почему бы вам этой зимой не приехать в Калифорнию и не насладиться здешним чудесным климатом? Я знаю, наши астрономы будут счастливы вас приветствовать». Мисс Кэннон отказалась – она была слишком занята, чтобы думать о поездке. «В прошлую субботу я читала по радио на коротких волнах "Историю звездного света", – сообщала она 21 января своей оксфордской подруге по переписке Дейзи Тёрнер, вдове Герберта Холла Тёрнера. – Доктор Шепли заболел гриппом и слушал передачу, как он говорит, в горизонтальном положении. Он хорошо отозвался о ней, что меня очень обрадовало. Есть что-то жутковатое в выступлении перед такой воображаемой аудиторией… Помните Бондовский клуб? Он все еще действует, и мне предстоит вести астрономический курс для группы, которая придет через две недели… Еще я занята как пчелка множеством сторонних интересных вещей. Только что забегала моя дорогая соседка Рут Манн и говорила о том, что на следующей неделе у нее дома собирается Кеймбриджское историческое общество. Она хочет, чтобы я надела лучшее вечернее платье».

Запланированную на август 1941 года генеральную ассамблею МАС в Цюрихе уже отменили из-за эскалации военных действий в Европе. «Ох, хоть бы Оксфорд не пострадал, – переживала мисс Кэннон в письме к миссис Тёрнер. – Как все это безжалостно, ужасно и невероятно». Чтобы не продолжать тему войны, мисс Кэннон переключалась на другие новости об общих друзьях и событиях повседневной жизни. «Погода у нас стоит холодная, но кристально ясная, яркое солнце, воздух бодрит. Он придает сил, я отлично себя чувствую». Она завершала словами: «Снова и снова с любовью, Э. Дж. К.».

Она продолжала работать и хорошо себя чувствовала до середины марта, но потом ее здоровье внезапно пошатнулось. Через несколько недель состояние мисс Кэннон стало настолько серьезным, что ей пришлось лечь в Кеймбриджскую больницу, где в пасхальное воскресенье она умерла.

«Тринадцатого апреля 1941 года, – сообщала Сесилия Пейн-Гапошкина в журнале Science, – мир лишился великой исследовательницы и великой женщины, астрономия потеряла выдающуюся работницу, а множество людей – любимую подругу. Скончалась мисс Энни Кэннон».

Сесилия помнила тот день, не столь давний, когда они с Сергеем пригласили весь коллектив в Лексингтон, на вечеринку в саду, которую испортил проливной дождь, и тут влетела Энни, веселая, в ярком платье в цветочек, и сказала, что, может быть, ее наряд «как-нибудь скрасит эту погоду». Хотя мисс Кэннон завершила свой путь в возрасте под восемьдесят, про нее можно было сказать, что она умерла молодой.

«В этом году, – скорбел Шепли в своем отчете за 1941 год, – обсерватория понесла тяжелую утрату, лишившись мисс Энни Джамп Кэннон. На 77-м году жизни мисс Кэннон все еще занималась классификацией спектров звезд – работой, в которой она была одним из пионеров и которую выполняла более 40 лет. За это время она исследовала спектры почти полумиллиона звезд. Помимо результатов, опубликованных в Каталоге Генри Дрейпера и в Дополнении к Каталогу Генри Дрейпера, она расклассифицировала еще около 100 000 звезд, и эти материалы остались неопубликованными на момент ее смерти.

Чтобы увековечить биографию и труды этой достойной дамы, чьи добрые советы, энтузиазм и целеустремленность очаровывали и ободряли всех, кто знал ее, обсерватория запланировала выпуск серии мемориалов. Вскоре выйдет мемориальный том "Анналов" со 100 000 ранее неопубликованных спектров. Затраты на это издание уже покрыты благодаря щедрости ее друга Джеймса Джуитта, почетного профессора арабского