с середины XVIII века увеличилось в три раза. Так, хотя сахар, используемый для производства тортов и печенья, импортировался из Карибского бассейна, мука поставлялась ближе к дому.

Новый акцент на постоянных инновациях, повышении производительности и максимизации прибыли изменил сельское хозяйство. Но когда эти принципы были применены к производству, экономика действительно взлетела. Жадность отдельных бизнесменов и невидимая рука рынка создали турбонаддувный экономический бум, который изменил мир до неузнаваемости. Как выразился Джон Мейнард Кейнс:

С самых ранних времен, о которых мы имеем сведения - скажем, за две тысячи лет до нашей эры - и до начала восемнадцатого века, уровень жизни среднего человека, живущего в цивилизованных центрах Земли, не претерпел значительных изменений. Конечно, были подъемы и спады. Чума, голод и войны. Золотые интервалы. Но никаких прогрессивных, насильственных изменений.

Затем все изменилось. На протяжении большей части 1700-х годов британская экономика росла чуть менее чем на 1 % в год. По современным меркам это низкий показатель, но даже при таких темпах экономика удвоилась менее чем за семьдесят лет. С началом индустриализации в последние два десятилетия восемнадцатого века рост ускорился. В середине девятнадцатого века он достиг 2,5 % в год, а затем снова упал до 2 %. Эти цифры скромны по сравнению с темпами роста Китая за последние несколько десятилетий. Но в мире, где экономический рост был близок к нулю с момента внедрения сельского хозяйства, это было беспрецедентно. Британский историк экономики Саймон Шретер считает, что эквивалентом современности были бы темпы роста от 15 до 20 процентов в год на протяжении нескольких десятилетий - темпы, к которым не приблизился даже Китай. Как отмечает Хобсбаум, "впервые в истории человечества были сняты оковы с производительной силы человеческих обществ, которые отныне стали способны к постоянному, быстрому и до сих пор безграничному умножению людей, товаров и услуг". Карл Маркс и Фридрих Энгельс, писавшие в середине XIX века, были потрясены производственными возможностями промышленной революции, которая "совершила чудеса, намного превосходящие египетские пирамиды, римские акведуки и готические соборы."

В период с 1650 по 1750 год численность населения Англии и Уэльса была довольно постоянной и составляла от 5 до 6 миллионов человек. Затем оно пробило мальтузианский потолок благодаря двойному воздействию сельскохозяйственной и промышленной революций. Темпы роста увеличились во второй половине XVIII века. Он удвоился с примерно 9 миллионов в 1801 году до 18 миллионов к середине века и достиг более 35 миллионов к началу Первой мировой войны. Безземельные, обедневшие массы хлынули из сельской местности в города, привлеченные заработной платой, которая была постоянно выше, а в реальном выражении имела тенденцию к росту, хотя и спорадическому. В начале XIX века Лондон с населением около миллиона человек был единственным городом в Великобритании с населением более 100 000 человек, а две трети населения проживали в сельской местности. К 1871 году ситуация значительно изменилась: в семнадцати провинциальных городах проживало более 100 000 человек, в Глазго и Ливерпуле - полмиллиона, а Лондон превратился в трехмиллионную метрополию. Несмотря на рост населения, две трети британцев теперь жили в городах.

Промышленная революция привела к значительному росту производительности труда, увеличению благосостояния, росту населения и урбанизации. Она сыграла решающую роль в создании мира, в котором мы живем сегодня. Многие полагают, что индустриализация также благоприятно сказалась на здоровье людей, и беглый взгляд на данные, кажется, подтверждает эту мысль. В 1700 году средняя продолжительность жизни при рождении в Англии и Уэльсе составляла около тридцати шести лет; в начале XIX века она достигла сорока, а к началу Первой мировой войны составляла около пятидесяти пяти лет. Поскольку заметное увеличение богатства и здоровья произошло примерно в одно и то же время, широко распространено мнение, что экономический рост автоматически привел к улучшению благосостояния людей. В этом заключается суть теории, согласно которой по мере роста богатства страны проходят через "эпидемиологический переход", когда продолжительность жизни увеличивается, поскольку все меньше людей умирает молодыми от инфекционных заболеваний, а все больше людей погибает в более старшем возрасте от хронических заболеваний, таких как сердечно-сосудистые и рак.

На самом деле реальность гораздо сложнее и тревожнее. С 1820-х до конца 1860-х годов - времени беспрецедентного технологического развития и роста благосостояния - средняя продолжительность жизни в Великобритании оставалась неизменной и составляла около сорока одного года. Только в последние три десятилетия XIX века состояние здоровья начало улучшаться. Однако эти цифры на национальном уровне скрывают более сложную картину на местном уровне. Средняя продолжительность жизни в сельской местности, как правило, была выше, чем в среднем по стране. В сельской местности Суррея, к югу от Лондона, средняя продолжительность жизни в середине девятнадцатого века составляла сорок пять лет. Здоровье населения медленно, но неуклонно улучшалось на протяжении всего периода. Примечательно, что это происходило несмотря на большие экономические трудности, которые испытывало большинство жителей сельской местности, поскольку технологии снижали спрос на рабочую силу. В Лондоне средняя продолжительность жизни составляла тридцать семь лет. Этот показатель был на четыре года ниже среднего по стране и скрывал резкое неравенство между богатыми районами города на западе и бедными районами на востоке.

Новые провинциальные города и поселки сильно ухудшили показатели продолжительности жизни в стране. Они не только были значительно ниже, чем в Англии и Уэльсе, но и заметно снизились во второй четверти XIX века. Цифры искажаются из-за очень высокого уровня младенческой смертности: каждый пятый ребенок умирал до своего первого дня рождения. В центральных районах Манчестера и Ливерпуля можно было рассчитывать прожить около двадцати пяти лет - короче, чем когда-либо со времен Черной смерти. Цифры еще хуже, если рассматривать только бедные слои населения. Средняя продолжительность жизни фабричных рабочих составляла семнадцать лет в Манчестере и пятнадцать в Ливерпуле. Смертность среди городского рабочего класса была настолько высока, что население могло поддерживать себя только благодаря постоянному притоку людей из близлежащих сельских районов и все чаще из Ирландии. Поскольку северные города были эпицентром промышленной революции, это наглядное свидетельство того, что экономический рост и увеличение реальной заработной платы не привели к автоматическому улучшению здоровья благодаря невидимой руке рынка. Вместо этого быстро растущее городское население в конце XIX века сталкивалось с тем, что Саймон Шретер назвал "4 Д": неустроенность, лишения, болезни и смерть.

 

Ад на Земле

В комедийном скетче Monty Python четверо мужчин в белых пиджаках сидят за столом, курят сигары, пьют вино и обсуждают свое скромное происхождение с широким северным акцентом. Сцена начинается с того, что Иезекииль, которого играет Джон Клиз, восклицает: "Кто бы мог подумать тридцать лет назад,