оскалился и отправился к Дементьеву. Его глаза почернели от гнева, лицо горело, и ноздри раздувались, без устали толкая наружу воздух.

― Садитесь, юноша, ― с царственным гостеприимством произнёс Вадим, указывая на свободный стул. ― Хотите чего-нибудь выпить?

Эрен растерянно нахмурился и вздёрнул подбородок.

― Не бойтесь, я не расскажу маме с папой.

― Что ты ей наплёл, ублюдок?! ― рявкнул Эрен, упёршись ладонями в стол и воинственно подался вперёд. ― Отвечай! Что ты ей сказал?

― Я сказал, чтобы она возвращалась к тебе, ― не шелохнувшись, ответил Дементьев ровным тоном, ― а она сказала, что не хочет о тебе говорить.

― И я должен поверить в эту брехню? ― дрожащим от злости голосом продолжал Эрен. ― Такие, как ты, сильнее родной матери любят недоговаривать и замалчивать самое важное… Микасе всего шестнадцать, о чём ты вообще думал? Ты ни хрена о ней не знаешь. Но что ещё хуже ― она ни хрена не знает о тебе и верит в принца на белом коне, который спасёт её от любого дерьма.

― А вы, господин Йегер, значит, у нас эксперт по вопросам внутреннего мира Микасы Аккерман? Так, что ли? ― Он пригубил вина, удовлетворённо прикрыв веки.

― Мы дружим много лет. Для меня она родной человек, для вас ― игрушка! И я знаю, Микаса заблуждается на ваш счёт: пускай у вас есть деньги, изысканная жратва, дорогущий пиджачок и прилизанные душные речи, это не делает вас тем, кто ей по-настоящему нужен.

― А, вот как… ― Дементьев расслабленно откинулся на спинку стула. ― Выходит, вы считаете, что лучше неё самой знаете, что ей «по-настоящему нужно»?

― Я… я вовсе не это говорил!

― Нет, нет, притормозите, молодой человек! Позвольте я объясню, что вы сейчас делаете: вы пыжитесь по той простой причине, что считаете, будто ваша любовь даёт вам право присвоить себе Микасу. Вместе с тем, о чём она думает и чего желает. Вы уверены, что годы дружбы дали вам исключительные познания о её душе и нужде. На самом деле, вы такой же гаденький собственник, как и я: спите и видите, как бы заграбастать себе то, что, по вашему мнению, принадлежит вам по умолчанию. ― Дементьев продолжал хищно улыбаться.

― Ваши манипуляции просто жалки.

― Знаете, я вас не осуждаю. В конце концов, кто я такой? Да и ваше неуёмное влечение к ней мне более чем понятно.

― Как ты сам себя выносишь? Неужели не слышишь, как это омерзительно звучит?

― Вожделение для вас омерзительно?

― Омерзительно то, что такой старый ублюдок из-за похоти запудрил мозги девочке вдвое младше него.

― К вашему сведению, я её и пальцем не тронул. Я не сладострастен до малолеток и не собирался развращать твою бесценную любовь. А вот она себя не сдерживала… Эта девочка совершенно точно знает, чего хочет.

― Хочешь выставить её глупой шлюхой? Ни на секунду не сомневаюсь, что ты играл с ней. Она пришла к тебе в отчаянии, в полной уверенности, что её жизнь летит к чертям. Но вместо помощи ты предложил ей свой грёбаный кошелёк и роль подстилки! ― В глазах Эрена сверкали бесстыдные слёзы, желваки неустанно ходили, а руки сжались в кулаки.

― А что бы ей предложили вы, юноша? Ваша вера в чистоту близкой подруги безмерно трогательна, но до абсурда наивна. Может, для вас это новость, но вообще-то Микасе нужен был мой кошелёк. И я был ей нужен. Потому что мы с ней сделаны из одного теста. ― Дементьев резко подался вперёд, прострелив своего собеседника серым холодом неподвижных глаз. ― Понимаете, господин Йегер, она заслуживает роскоши. Заслуживает меня. Ведь я поведу её в Лувр, Эрмитаж, Ла Скалу и пафосный парижский ресторан. Вы же притащите её в забегаловку для студентиков ― очарование нищенской молодости! ― и будете наблюдать, как она увядает и проклинает своё убогое существование.

― Хах, значит, наблюдать, как она увядает в «золотой клетке», по-твоему, благороднее? Меня тошнит от твоих заумных речей, ублюдок! Тошнит, что ты говоришь о ней, как о вещи, как о начитанном и красивом аксессуаре, которым ты намерен хвастаться перед дружками!

― Завидуешь? ― Дементьев плотоядно прищурился. ― Держу пари, ты часто завидуешь другим. Ведь такое раздутое бахвальство должно как-то окупаться, но окупается оно скверно, потому что ты не знаешь, где твоя мера. Ненасытный.

Дементьев налил себе ещё вина. Затем наполнил второй бокал и придвинул своему гостю. Эрен смахнул бокал на пол, и тот разлетелся вдребезги, оставив после себя лишь кроваво-винный след.

― В вас столько легкомысленной ярости, юноша. Не моя вина, что вы говорите с Микасой на разных языках, невзирая на годы близкой дружбы. Так что перестаньте упрямиться. Вы всё равно будете лишь наблюдать за тем, как я забираю её и увожу хвастаться своим дружкам, ― насмешливо передразнил его Дементьев.

― Скотина! ― взревел Эрен и со всей силы замахнулся.

Но не успел его натянутый кулак прилететь в челюсть противника, как Дементьев молниеносно остановил руку Йегера и, поднявшись со стула, контратаковал оглушающим ударом в нос. В глазах мгновенно потемнело, в ушах раздался отвратительный звон. Эрен рухнул на пол, ощутив тяжёлую боль в затылке. Нужно было встать, но тело не слушалось. Липкие слёзы смешались с хлынувшей из ноздрей кровью.

― Видимо, замахивание кулаком ― смысл вашей никчёмной жизни, ― тяжело выдохнув, проговорил Дементьев и поправил запонки на манжетах рубашки. ― Из таких отъявленных борцов за добро и справедливость вырастают самые беспощадные идейные террористы. Не сомневаюсь, что ради достижения своих «благородных идеалов» вы бы и целый мир растоптали в клочья.

― Пошёл ты, урод!.. Заебал делать вид, будто видишь меня насквозь. ― Эрен сел на полу и сплюнул кровавый сгусток, затем равнодушно утёр запястьем под носом.

― Кое в чём тебе всё же повезло… Не сомневаюсь, что Микаса отдалась тебе и из-за твоего безбашенного характера в том числе. Как ни крути, есть в этом нечто неудержимо притягательное.

― Не твоё собачье дело, почему она мне отдалась.

― Кстати, мне жаль, ― добавил Дементьев, присев на корточки подле Эрена, и вручил ему белую текстильную салфетку. ― Ну, насчёт носа. ― Он показал на себе. ― Знаете, я никогда прежде не видел такого красивого лица, как у вас. Дамский романчик в мягком переплёте окрестил бы тебя «пылким зеленоглазым брюнетом». Не лицо ―