– Пусти. Не зли меня. – Она стояла вплотную ко мне, я чувствовал её жар, там температура, небось градусник лопнет, нельзя, нельзя, чёртов пёс…

Если бы у деда Артёма нашлось хоть какое-нибудь плохонькое ружьё, я бы в тот же миг выскочил на улицу пристрелить тварь. Чёрт её знает, что она делает с Катькой, что вообще происходит, но мне отчаянно хотелось, чтобы её больше не было. Когда реальность летит к чёртовой бабушке, а ты не можешь понять, снится тебе это или нет, потому что так не бывает, хочется выключить это всё, нажать на кнопку, проснуться, вернуть свою нормальную обычную жизнь.

– Заткнись! – я рявкнул так, что стёкла задребезжали. – Заткнись и марш в постель, а то получишь ремня! – Я резко встал – и перед глазами тут же забегали цветные пятна. Катькин силуэт отшатнулся, кажется, я и правда её напугал, а в горло мне вцепилась эта каменная рука.

Воздух вокруг из нормального стал сухим, я лёгкими почувствовал каждую пылинку в Катькиной комнате. Пылинки водили хороводы в горле, не давая вдохнуть, и шептали: «Собака, собака…»

Что-то больно толкнуло меня в спину, я шагнул, споткнулся о Катьку, о кресло – и полетел через него носом вперёд.

– Что за шум? – это вошёл дед Артём. В лунном свете поблёскивали ворсинки жуткого ковра, я клюнул его лицом, и уже не пылинки, а целый ком пыли врезался мне в горло. Сквозь приступ я слышал, как затопали в коридоре маленькие ноги, хлопнули двери – одна, другая… Почему дед стоит столбом?!

Я встал, опираясь на кресло, прошёл мимо деда Артёма в коридор: где этот ингалятор?! Дед выскочил за мной, он что-то быстро говорил, я не слушал – мне нужен был воздух. Дед суетился: взял сапог, отложил сапог, взял мой рюкзак (я там уже смотрел!), взял куртку, бросил куртку… Ингалятор он принёс мне с кухни, сунул в руки и побежал на улицу.

Несколько бесконечных секунд я восстанавливал дыхание. С улицы голосил дед Артём: «Катерина!» – наверное, все соседи слышали. И пусть. Пусть: может, кто выйдет… Продышавшись, я выскочил за ним.

* * *

Прохладно. Светло от луны и маленькой лампочки над крыльцом. За калиткой посреди пустой улицы дед Артём без куртки и в тапочках вертелся на месте как сломанная игрушка и вопил своё «Катерина!».

– Ты мне можешь объяснить, что произошло?!

Я себе-то ещё плохо объяснил. На деда Артёма хотелось вывалить всё: про голоса, собаку, про свои сны… Я тогда сказал просто:

– Бредит. В лес собралась. Я пойду, а вы оденьтесь и догоняйте. Позвоните моему отцу и ещё позовите кого-нибудь с ружьём…

Он кивнул и побежал к дому. А я побежал к лесу.

(«Ты знаешь, что деревья умеют играть?») Я-то думал – нет, я надеялся, что Катька бредила, а тогда всё сложилось в моей голове, только было непонятно, что с этим делать. У Катьки температура… Может, спасателей вызвать? Я отчего-то был уверен, что Катька с собакой в лесу не заблудится, этот будто знал, куда её ведёт, только непонятно, зачем это ему… Да, я малодушно боялся заблудиться сам, но всё-таки бежал в лес, на ходу набирая «112».

* * *

В лес я ворвался с разбегу, светя телефоном под ноги, нырнул, как в холодную воду, и затормозил лицом в паутину. Луч телефонного фонарика, такой маленький в этой темнотище, освещал старые листья под ногами и торчащий корень дерева, о который я чудом не споткнулся («…деревья умеют играть»). Нет ничего глупее, чем искать в лесу следы, особенно в таком, осеннем, где голой земли-то нет, всё усыпано листьями и старой хвоей. Деревья словно сомкнулись за моей спиной, скрыв последний лунный свет. Я посветил перед собой: рыжие стволы сосен, тёмные – лиственные, а за ними – непролазная темнота.

– Кать! – голос получился жалкий и тихий. Ещё я подумал, что она и не откликнется сейчас: она же хотела сюда, с собакой, с температурой… Да не она этого хотела! Чёртов пёс!

– Тор!.. – хорошая попытка, глупая. Потренируюсь ещё – и можно будет подумать о цирковом училище. А не возьмут – стану стендапером… Пёс не будет отзываться мне, скорее наоборот: услышит и попытается завести Катьку ещё дальше…

Я молча пошёл наугад, прислушиваясь к каждому шороху. Наверху, где-то невыносимо высоко, шумели листья на ветру, под ногами шуршала старая хвоя. Я изо всех сил напрягал слух: Катька в своих резиновых сапогах топает как конь, они ей чуть велики, отсюда звук получается такой смешной, такой узнаваемый… Ну хоть веточка пусть хрустнет, мне казалось тогда, что я обязательно расслышу среди всех этих шумов, найду нужный, побегу к нему… Только ветер, только иголочки под ногами, мне они казались жуткой замогильной тишиной, и я всё равно завопил:

– Кать!

Тихо. Безобразно, чертовски тихо. Надо было идти, и я шёл, сам не понимая куда, надеясь на удачу и на Катькины шумные сапоги. Шёл, слушал, мне казалось, что я в вакууме, в стеклянном шаре, какие дарят на Новый год: потрясёшь – взметнутся крошки пенопласта, изображающие снег… Там, наверное, очень тихо – внутри такого вот шара. Я как будто был один в лесу. Уже с трудом верилось, что где-то, может, совсем рядом, бродит Катька, ведомая жутким псом.

* * *

Я брёл, стараясь ступать тише, чтобы не мешать себе шумом собственных шагов, и прислушивался. Ветер, только ветер, загробная, ненормальная тишина…

– Катя!

– Катя!

– Катя! Ромка! – голоса раздавались из-за спины: отец, дед Артём и кто-то третий. Вряд ли спасатели уже доехали до нашей глуши, значит, это кто-то из наших.

– Я за него! – откликнулся я и встал: догонят. Чего петлять по лесу туда-сюда, искать друг друга, когда надо Катьку искать? Я прислонился спиной к какому-то стволу, даже присел на корточки и стал светить телефоном туда, откуда раздавались голоса. Ещё длинную вечность я их ждал, а время шло, а Катька носилась по лесу с температурой в компании опасной собаки. Надеюсь, этот третий захватил ружьё… Я светил фонариком, чтобы они легче меня нашли, луч тонул в чёрном мраке, я подумал, что Катька может быть совсем рядом, не на расстоянии вытянутой руки, но близко. Лунный свет сюда не проникал, можно было запросто разминуться, особенно если не хочешь, чтобы тебя нашли.

– Один? – В глаза долбанул луч фонарика, из-за стволов вышли три фигуры, и сразу стало шумно. Я кивнул: они меня видят. Отец подошёл, оглядел что-то вокруг меня, как будто я мог