– Надо поработать с твоим разумом! – воскликнула Уинифред.

Дамиан подключил усилитель, открыл ноутбук и запустил программу, заметив при этом:

– Нам придется посидеть тихо, чтобы не отвлекать Леонарда.

В комнате все замолчали и внимательно посмотрели на Леонарда. Особый способ визуализации мозга, который мы получаем с помощью нашего ЭЭДжипа, стал возможным благодаря резкому увеличению скорости вычислений, развитию компьютерного оборудования. Мы можем анализировать огромные объемы данных в режиме реального времени, задавая вопросы и интерпретируя ответы, пока пациент сидит «под сетью». Система ЭЭГ стала гораздо более совершенна по сравнению с прошлыми аппаратами того же направления. Когда в 1997 году мы сканировали Кейт, нам пришлось самим написать бо́льшую часть компьютерного кода для анализа данных. И это было нелегко. У программного обеспечения MATLAB не имелось симпатичного интерфейса, как, скажем, у программы MS Word. Без соответствующей подготовки в области компьютерных вычислений разобраться в ней не было никакой возможности. Мы работали без инструкций и руководств, без систем помощи и подсказок – мы импровизировали. Сегодня многое изменилось. Программное обеспечение для анализа данных ЭЭГ, конечно, не купить в обычном магазине, однако оно доступно научному сообществу, и его члены часто обмениваются кодом.

Леонард сидел тихо, слушая звуки, которые мы запускали ему в наушники. Мы не могли слышать того, что, предположительно, слышал Леонард, хотя и не знали наверняка, слышит ли он что-нибудь вообще. Нам оставалось подождать и взглянуть на данные. В наушники Леонарду «набулькивали» слова и словосочетания, тщательно подобранные Дамианом. Слова звучали парами. Некоторые пары были явно связаны друг с другом, например «стол» и «стул», другие, например «собака» и «кресло», оказались рядом случайно. В научных кругах те, кто знаком с ЭЭГ, называют это N400. Когда слова представлены парами, второе слово в паре создает больший электрический разряд в вашем мозге, если оно никак не связано с первым. Почему – не совсем ясно, хотя мы думаем, что это как-то связано с психологическим феноменом под названием «прайминг» – то есть процесс фиксирования установки. Процесс фиксирования установки связан с ожиданием: когда вы слышите слово «стол», ваш мозг ожидает, что следующим словом может быть «стул», поскольку «стол» и «стул» часто звучат вместе. Точно так же, когда вы слышите слово «собака», то ожидаете сразу же услышать и слово «кошка». В некотором смысле мозг «удивляется» больше, когда после слова «собака» слышит «стул», чем когда за словом «стол» следует «стул», и эта неожиданность регистрируется как заметное изменение активности мозга. Тот факт, что одно и то же слово может вызывать различную мозговую деятельность, в зависимости от слова, которое стояло до него, должен означать, что наш мозг обрабатывает информацию о связи между словами, то есть наш мозг должен понимать, что «стол» и «стул» связаны более тесно, чем «собака» и «стул». Мозг обрабатывает смысл. Нечто похожее происходит, когда мы слышим фразу вроде: «Человек поехал на работу на картофелине». Эти слова приводят к большему изменению электрической активности, чем: «Человек поехал на работу на машине». Какова сила неожиданного финала!

За окном проехал автомобиль. В комнате стояла тишина. Почти мистическая. Леонард, казалось, то засыпает, то просыпается. В его наушниках звучала странная «поэма» Дамиана:

В дополнение к нескольким сотням пар родственных и не связанных друг с другом слов мы проиграли Леонарду тот же сигнал коррелированного шума, что использовали и для тестирования Дебби более пятнадцати лет назад. Короткие всплески тщательно контролируемого шума, подобно статике от старого радио, которая проскакивает между радиостанциями, когда вы поворачиваете циферблат. Оценивая, была ли электрическая активность разной для родственных и несвязанных пар слов и производили ли слова изменения, отличающиеся от сигнально-коррелированного шума, мы надеялись выяснить, на что способен мозг Леонарда. В сущности, похоже на то, как мы исследовали Дебби, только на сей раз мы использовали оборудование раз в шестьдесят дешевле и проводили эксперимент в гостиной Леонарда.

* * *

Тестирование с помощью ЭЭГ заняло довольно много времени, но вот наконец мы закончили. Дамиан осторожно просунул пальцы под сетку по обе стороны головы Леонарда и потянул, снимая «шапочку». Тот не шелохнулся. Он вообще почти не двигался в течение исследования. Это было очень важно: чем меньше движения, тем больше вероятность того, что мы получим хорошие, чистые данные из мозга Леонарда.

Дамиан упаковал оборудование, и мы все вместе, включая Уинифред, вышли к нашему ЭЭДжипу. Я заметил припаркованный на подъездной дорожке серый «Форд Мустанг». Такой автомобиль совсем не вязался с характером Уинифред, и я спросил ее, чья это машина.

– Любимая машина Леонарда. Я иногда катаю его на ней. И вижу, что ему это очень нравится!

Уинифред упомянула, что давно решила жить так, как они с Леонардом планировали до его болезни.

– Я все же хочу отвезти его на Гоа. Надеюсь, у нас получится. Хочу, чтобы он побывал дома. Когда я говорю о путешествии в Индию, у него меняется выражение лица. Он широко раскрывает глаза. Он не забыл, как мы мечтали, что вместе навестим его родителей.

Уинифред спросила о моей книге и сказала, что будет рада помочь, если что-нибудь потребуется.

– Я давно решила: молчать нельзя, – заявила она. – Леонард и другие с таким же диагнозом заслуживают, чтобы их услышали. Если ваши тесты не видят, как работает мозг Леонарда, значит, вам нужно создать другие, более точные!

Слова Уинифред крутились у меня в голове всю дорогу, пока мы мчались в Лондон по 401-му шоссе. «Леонард и другие… заслуживают, чтобы их услышали», – сказала Уинифред. Она и была их голосом. Уинифред напомнила мне, что наука о серой зоне имеет огромное значение – благодаря ей мы помним о ценности жизни, каждой жизни. Стремление раскрыть вездесущий характер сознания неизбежно возвращает нас к рассмотрению множества методов, каждый из которых уникален. Внутри человека – огромный скрытый мир, выстроенный им за годы накопленного жизненного опыта; его личный мир.

* * *

Приблизительно через месяц я позвонил Уинифред из офиса в университете. Лаура, как всегда, сидела рядом со мной: мы с ней двадцать минут тщательно анализировали результаты ЭЭГ Леонарда.

– Как дела у Леонарда? – спросил я.

Уинифред отвечала все так же оптимистично:

– Ему лучше с каждым днем! Он даже издает звуки!

Безграничный оптимизм Уинифред был заразителен.

– Прекрасно! К сожалению, хороших новостей у меня для вас нет. Мы старались, но так и не обнаружили доказательств того, что мозг Леонарда различает слова и звуки без слов. Однако я рад слышать, что физическое состояние Леонарда улучшается, – добавил я, стараясь говорить уверенно и почти весело.