* * *

Вопросы, которые мы рассмотрели, и технологии, которые мы разработали, исследуя пациентов в серой зоне, открыли совершенно новый мир научных возможностей. Наши эксперименты с фильмом Альфреда Хичкока могут прояснить, что происходит в мозге пациентов с когнитивно ослабляющими нейродегенеративными заболеваниями, такими как болезнь Альцгеймера. Когда люди с болезнью Альцгеймера смотрят классический триллер, чувствуют ли они то же самое, что вы или я? Или в их мозг долетает лишь эхо звуков и визуальных образов, почти как у младенцев, а тонкости сюжета они воспринять не в состоянии? И если это так, сможем ли мы разработать вспомогательные технологии и методы лечения, которые будут адаптированы к реальному опыту каждого пациента в отдельности, не основываясь при этом лишь на нашем опыте, на том, что мы видим, глядя на пациента? Недавний документальный фильм Alive Inside («Живой внутри»), получивший приз зрительских симпатий на кинофестивале «Сандэнс» 2014 года, рассказывает об удивительных переживаниях нескольких пациентов с болезнью Альцгеймера, жизнь которых изменилась, когда они услышали знакомые и любимые мелодии. Каждый пациент ощутил особую связь со своей музыкой, со своим прошлым, с каким-то аспектом собственного бытия, хотя близкие люди считали, что все это давно потеряно. Фильм прекрасно показывает, как музыка способна пробудить наше сознание и раскрыть глубинные элементы человеческой сущности.

* * *

В дополнение к исследованиям ослабленного сознания при болезни Альцгеймера ведется многообещающая работа над тем, что некоторые называют сознанием животных. Есть ли сознание у животных? Большинство людей склонны думать, что собаки, обезьяны и другие высшие приматы обладают той или иной формой сознания, но очевидно, не совсем в той же мере, что и люди. Мы знаем, что у них существуют некие сознательные структуры, но они не так интегрированы и расположены, как сходные элементы в человеческом мозге. Коко, западная равнинная горилла, родившаяся в зоопарке Сан-Франциско, смогла запомнить множество понятий на языке жестов, а также английские слова. Тем не менее она не использует грамматику или синтаксис, и ее языковые способности не превосходят способности маленького человеческого ребенка. Аналогичным образом многие животные, включая собак, могут обучаться сложным действиям в ответ на команды, однако их поведение всегда будет привязано к определенной последовательности – они не могут импровизировать или совершать какие-то действия спонтанно (например, выполнять последовательность в обратном порядке), как умеет человек.

Тогда в Париже мы с Тимом, Акселем и Сидом поразмышляли над вопросом, есть ли сознание у животных, и о том, как это связано с сознанием у взрослых, младенцев, а также машинным интеллектом. Меня всегда поражает, что большинство ученых, признанных в мире науки, непременно упомянут в споре «сознание» своих домашних питомцев. На самом деле эти существа способны на удивительные фокусы.

И хотя многие виды животных демонстрируют рудиментарные формы мысли, включая обман, зрелые проявления данных феноменов присущи только людям. Могут ли представители других видов думать о своем сознании так, как человек? Путешествовать назад во времени, чтобы анализировать прошлое, и вперед, чтобы планировать будущее? Нельзя, конечно, утверждать с уверенностью, однако, наверное, все согласятся, что эмоциональный опыт переживают не одни лишь люди.

Вряд ли найдется владелец собаки, который не стал бы доказывать, что домашние животные могут выражать сильные эмоции. Однако сложность человеческих эмоций и наша способность передавать чувства через искусство, например музыку, безусловно, уникальна. У всех прочих видов сознание, похоже, не так тесно связано с мышлением других индивидуумов. С самого младенчества мы тратим большую часть своего времени и энергии, пытаясь определить, что думают другие, каковы их мотивы, любят они нас или нет и что они сделают дальше. Мы проводим бо́льшую часть жизни, стремясь понять сознательные состояния окружающих, а также передать им или скрыть от них свои собственные.

Технологии будущего, несомненно, позволят нам читать мысли других. Не простейшим образом, как мы уже научились делать – расшифровывать ответы «да» и «нет» на основании изменений в активности фМРТ, – а в смысле интерпретации и понимания того, что думает другой человек, основываясь исключительно на показаниях его мозга. Этические проблемы, которые за этим последуют, будут просто огромными – и в бизнесе, и в политике, и в рекламе; возникнет ненасытный (а иногда зловещий) аппетит – все захотят читать чужие мысли. Мир изменится, как когда-то он изменился с появлением и широким распространением интернета и Всемирной паутины. Но мы приспособимся, привыкнем к изменениям. Поразительные технологии станут всего лишь инструментами общения, и дети будут пользоваться ими с рождения, открывая новые пути для следующих поколений.

Появление все более автономных машин, способных инициировать свой собственный курс действий, неизбежно потребует от них оценки моральной ответственности, которая во многом превосходит нашу собственную. Мы, люди, обладаем необычным (а порой весьма пугающим) качеством: мы делаем что-то только потому, что нам этого хочется. Это может быть неправильным, аморальным, незаконным или нелогичным, но все же мы часто просто следуем нашим желаниям. Что в нашей ДНК позволяет нам выйти за рамки логически правильного и поступать неверно? Как только мы обнаружим в себе источник этого стремления к нелогичности, то поможем машинам обезопасить себя от тех же импульсов.

Когда мы размышляем над природой сознания и способностью действовать в соответствии с нашими мыслями (способность, которую называют отнесенностью действия или состояния к субъекту и которой часто не хватает многим пациентам в серой зоне), стоит спросить себя: а есть ли у нас свободная воля? Многие великие умы пытались отыскать ответ на этот сложнейший вопрос, а решение может оказаться гораздо сложнее. Пример Уинифред и Леонарда показывает, как наше сознание «переливается» в жизнь других людей. Очень редко мы можем полностью описать или понять себя, не ссылаясь на наши отношения с другими и влияние, которое мы, как сознательные существа, оказываем на окружающий нас мир. Мы – это наш мозг, но мы также состоим из воспоминаний, отношений, мнений и эмоций, которые рождаем в других. Даже в смерти мы часто продолжаем вдохновлять и влиять на тех, кого мы оставляем позади.

Этот феномен проявляется, пожалуй, наиболее ярко в том, что некоторые называют коллективным сознанием. Мы живем в пересекающихся группах семей, обществ и народов. Прочие кластеры делят общество по другим признакам: религии, любви к определенным видам спорта и так далее. Поскольку люди в каждой из ячеек постоянно воздействуют друг на друга, эти группы обладают своего рода принадлежностью – способностью принимать решения, думать, судить, действовать, организовывать и реорганизовывать. Они даже могут размышлять о своей роли, обладая некими «волеизъявлениями» в виде общих убеждений, моральных установок, традиций и обычаев.

Коллективное сознание проявляется в результате взаимодействия разумов и нарастает по мере того, как люди, семьи, общины и даже народы соприкасаются. Коллективное сознание является ключом к человеческому, оно вызывает тягу к чему-то большему, нежели индивидуум-одиночка. Коллективное бессознательное формирует наши убеждения и подпитывает наши предрассудки. Оно – основа нашего общего опыта, от восторга, который мы испытываем от полноценных сексуальных отношений, до спонтанного, синхронного поведения ста тысяч болельщиков, радостно исполняющих волну[3] на Олимпийских играх.