― У вас есть ножик? Распорите подкладку внизу с левой стороны.

Я повиновался. Потертый кожаный бумажник показался в распоротом углу. Я протянул его Корлевену.

Там были прежде всего две стертые фотографии: молодая и очень красивая женщина с младенцем на коленях; потом уже более взрослый ребенок, похожий на свою мать.

― Я мог бы быть счастлив. Ребенок этот ― мой сын, но жена, которая должна была бы быть моею, принадлежит теперь другому. И мать и сын были живы, когда я покидал Францию. Вы легко найдете их.

Он закрыл глаза от слабости. Я вытер его лихорадочные уста и влажный лоб.

― Слишком долго было бы рассказывать вам, а к тому же я не знаю часа, в который Она придет. Я предвидел уже все это давно. Там, в портфеле, вы найдете все нужное, чтобы быть в курсе дела, я написал это. Что же касается завещания, то оно очень просто, и я знаю, что вы сумеете выполнить его. Оно заключается только в трех словах: сделать их счастливыми. Могу я рассчитывать на вас?

― Клянусь вам, я сделало все то, что сами вы сделали бы.

― Спасибо. Мешать всему этому будет, конечно, один человек... Он богат, могущественен, раз он мог купить мою невесту у ее родителей, раз он мог позднее разорить меня. Чтобы обуздать его, придется, конечно, бороться! Быть может, Флогерг и Гартог помогут вам в этом деле. Всякая жалость к этому человеку представляется мне излишней.

― С их помощью или без нее, капитан, но человек этот будет побежден, и чтобы достигнуть этого, я отдам не только вашу, но и всю свою долю денег.

Спокойная улыбка разлилась по его лицу; прозрачная рука слабо пожала мою руку, и он закрыл глаза:

― Ах!.. Значит я могу умереть без сожаления.

Я дал отдохнуть ему с минуту, он продолжал:

― А вы, славный мой товарищ, что будете делать вы?

Весь хаос моей души вылился в печальные слова:

― Сперва исполню ваши поручения. Потом...

И я докончил фразу жестом.

― Убьете себя, Жан?.. (В первый раз назвал он меня по имени.) Нет. Есть более важные дела. Вот о чем я мечтал, быть может, это понравится вам и придаст новый вкус жизни.

― Я слушаю вас.

Он медленно заговорил:

― С таким богатством, которое будет у вас, мой мальчик, то есть с таким, которое уже не позволяет больше жаждать новых приобретений, люди скоро становятся неврастениками или сходят с ума, если ограничиваются употреблением денег только на удовлетворение собственных желаний. И я подумал вот о чем: надо использовать это сказочное богатство, чтобы обойти с тыла старую ведьму, Судьбу.

В мире, где мы жили, работа людей плохо ладилась. У каждого из нас свой собственный жизненный груз, более или менее тяжелый, но он давит и всех остальных. Мне известно удобное объяснение, которое дают этому священники: каждый из нас и все люди до скончания веков должны искупать грех наших прародителей. Но так как я отказываюсь верить в такую чудовищную несправедливость, то я решил, что вся она построена на гнусном общественном устройстве и что человек обязан своими несчастьями им же составленным законам.

И это правда: когда богатство достигает известного предела, то владелец его безнаказанно становится выше всех общественных условий, уверенный, что это он управляет ими при помощи своего золота и может менять эти условия, исправлять их, реформировать, поворачивать в другую сторону или вовсе уничтожать во всем том, что его касается.

Думали ли вы когда-нибудь о захватывающем, опьяняющем чудесном положении того, кто стал бы разыскивать несправедливости, вопиющие неравенства среди людей, и противопоставил бы себя этой слепой, глухой и золотушной Судьбе, чтобы в известных случаях вернуть ход вещей к справедливому и разумному порядку? Он, простая тварь, взял бы на себя в таком случае бремя справедливости и весы Фемиды, дрожащие в ослабевших руках проблематического творца!

Исправлять, восстановлять, из отчаяния делать счастье, как из навоза выращивают цветы, издеваться над подлой жизнью и заменить ее, неспособную к справедливости и добру... Какая ослепительная работа, Гедик! Как она оправдала бы все то имморальное, что мы уже сделали в жизни, чтобы добыть ту магическую палочку, которая теперь откроет нам все эта двери!..

Мне кажется, что если бы я был богом, то для меня было бы радостью ― быть добрым! В чем же заслуга быть суровым, когда можешь все и находишься превыше всего?

― Попробую, Корлевен, клянусь нам в этом, но насколько яснее видел бы я свой жизненный путь, если бы вы были со мною и руководили мною!

Икота потрясла его тело.

― Уже! ― сказал он, потом продолжал:

― Если бы я был с вами?.. Постараюсь быть. Мне думается, что что-то в нас переживает наш скелет, будь то хотя бы все, что мы думали в течение нашей жизни. Если хоть что-нибудь из этого может пережить меня, колебаться в атмосфере, то не сомневайтесь, товарищ, что я буду около вас, чтобы помогать вам.

Еще более сильный приступ икоты сотряс его внутренности. Я протянул ему шампанское, но почти немедленно он выплюнул глоток, который только что проглотил.

― Хорошо! Я понял! Настаивать не буду. Звать доктора незачем. Еще одно вспрыскивание, хорошо?

Нет! Я не хочу вспоминать обо всем остальном. Он умер только через шестнадцать часов... Шестнадцать часов! Мы опустили его зашитое в саван тело через бортовые сети, привязав к его ногам для тяжести золотой слиток...

И вот я снова в скромном уюте своей студии; уезжая, я сохранил для себя этот тихий, спокойный уголок.

Прошло уже три месяца, как мы с товарищами вернулись во Францию; прошло только три дня, как я вернулся из Бретани.

Добрая женщина, служащая консьержкой, встретила меня, как спасителя, воздев руки к небу в знак благодарения, потому что за эти три месяца моего отсутствия она стала почти безголосой и заболела неврастенией, давая постоянный отпор желавшим проникнуть ко мне посетителям, волны прилива которых грозили затопить и ее швейцарскую, и мою квартиру.

Все эти три дня я провел, разбирая невероятный ворох почты.

Кроме небольшой записки от Гартога и другой такой же от Флогерга, приглашавших меня навестить их, я нашел у себя целую лавину визитных картотек от всех парижских маклеров, комиссионеров и агентов по различным делам; целый холм различных проспектов, сопровождаемых настоятельными предложениями финансовых услуг от различных банков, предлагавших мне подписаться на их акции; несколько тысяч предложений вступить пайщиком в различные ассоциации, в правления, в самые разнообразные предприятия, имевшие, само собою разумеется, отношение к биржевым фондам; сто четырнадцать просьб о вложении пая в общества, имевшие целью создать или поддержать различные театральные предприятия; циркуляры и предложения услуг от семидесяти четырех агентств по бракосочетанию и от ста двух агентств, предлагавших различные услуги ― саксонский фарфор, разные безделушки или дипломированных массажисток с банями и без бань; наконец, двести семнадцать килограммов различных приглашений, просьб о пособии, просьб о пожертвовании на церковные или светские дела, предложений услуг, просьб о месте, воззваний к моей меценатской щедрости, и т.д. и т.д.