— Меня сложно ввести в искушение, — снова кашлянув, произнес он, решив сломать сценарий обольщения. Ему не понравилось ощущение беспомощности, и сейчас словно защитная реакция сработала.

«Не нужны мне такие задания и близкие сближения», — пульсировала в голове мысль.

— Законно молить Бога, чтобы он не дал нам впасть в искушение; но незаконно избегать тех искушений, которые нас посещают, — проворковала Женевьева, отталкиваясь руками от края стола — отточенным жестом выставив грудь вперед на пару мгновений, и мягко подходя ближе к Никласу.

— Это цитата? — зацепился он за первую мысль, которая находилась не в плоскости поднимающегося в груди, и не только, влечения к девушке.

— О да, — Женевьева уже перешла на шепот.

— Чья же?

Никлас выставил руки, взяв девушку за плечи и придержал на расстоянии. Огромные поблескивающие глаза посмотрели на него с недоумением — похоже, Женевьева была серьезно удивлена.

— Роберт Луис Стивенсон, — проворковала она.

Неважно что говорила Женевьева. Важно, как она это говорила — Никлас чувствовал и понимал, что у него реально плавится сознание — совсем как мороженое в жаркий день на пляже. Женевьева попыталась сделать еще шаг вперед, а Никлас — некоторым усилием, все же удержал ее за плечи, преодолев великий соблазн привлечь к себе.

Если бы не копившееся в груди раздражение — на ворожею и статского советника, если бы не сравнение себя с бессловесным и безвольным инструментом, Никлас может и поддался бы очарованию, как было велено. Но сейчас он решил не плыть по течению, и повинуясь импульсу сделал шаг назад.

— Нет.

Сказано было сухим и деловым тоном, отчего Женевьева удивленно распахнула глаза. Шум в голове сразу прекратился, окружающая реальность стала гораздо четче. Женевьева взметнула брови, шагнула следом и глядя огромными лучистыми глазами, взяла Никласа за руку и положила его ладонь себе на грудь.

«А вот это запрещенный прием», — оценил он ее действие, чувствуя, как снова возвращается шум в ушах и опять восприятие реальности начинает плавиться как мороженое на жаре.

— Что «нет»? — шепотом спросила девушка.

— Добрый Боже, дай мне целомудрие и умеренность… — в тон ей негромко проговорил Никлас, и чуть погодя добавил: — Но не сейчас, о Боже, еще не сейчас!..

Когда он заговорил, на лице Женевьевы заиграла легкая улыбка понимания, что цели она добилась. Но когда Никлас произнес последние слова и убрал руку с ее груди (значительным усилием, словно отдирая), удовлетворение сменило заметно недоуменное выражение, особенно когда он снова заговорил сухим и деловым тоном.

— Святой Августин показал нам путь… но я не готов по нему идти, так что давайте все же к делу, — Никлас чуть повернул Женевьеву и показал ей на кресло, сам проходя и усаживаясь в другое.

Женевьева смотрела на Никласа откровенно, совсем не скрывая удивления во взгляде. Задумчиво кивнув, она прошла и присела на кресло. Но сделала это с акробатической грацией, все еще явно продолжая «атаку»: закинула ноги на подлокотник, сев боком и скрестив ноги, мгновенно открытые сползшим вниз платьем.

— Значит сразу к делу, — негромко произнесла девушка.

— Так точно, — на оголенное до самой ягодицы бедро Никлас старательно не смотрел.

— Несмотря на то, что у вас есть выбор?

— Не понял.

— Я предложила вам… себя. Вы отказались. У вас есть выбор. Это важно.

— Выбор есть всегда.

— Да неужели? — в голосе Женевьевы неожиданно послышались плохо скрываемые горечь и злость. — Высокопарные слова, произнося которые никто даже не задумывается о смысле сказанного, — девушка фыркнула, показывая свое отношение. — Выбор есть всегда! Я ни разу в жизни не слышала ничего более глупого!

Наваждение пропало, снова Никлас видел четко все вокруг, а не только фигуру Женевьевы — заметно злой и раздраженной. У девушки даже губа приподнялась, как у рассерженной рыси. При этом в голове еще чуть-чуть шумело — остаточное следствие наваждения, которое он смог преодолеть, хотя и был на грани.

Женевьева, сидящая боком и закинувшая ноги на подлокотник кресла, словно сошедшая в своей позе с плаката в стиле пин-ап, по-прежнему казалась Никласу красивой и безумно привлекательной — силой запретного образа, но взгляд на нее больше не затмевал разум. Особенно сейчас, когда девушка уже скинула ноги вниз, села ровно и заговорила серьезно.

— Скажите, был ли выбор у святой блудницы?

Никлас не очень понял, о чем речь, сейчас пытаясь вспомнить известных ему святых блудниц.

— Феодора из борделя, — заметив его нахмуренные брови, подсказала Женевьева. — И попробуйте ее осудить, как вы сейчас пробуете осудить меня.

Никлас понял о чем речь, кивнул: знаменитая византийская императрица в детстве и юности была артисткой цирка, что в то время было синонимом проституции. Вот только он не понял, почему блудница в наряде монашки сейчас сравнивает себя с этой великой женщиной.

Судя по изменившемуся выражению лица, Женевьева или прочитала его мысли, или просто догадалась о его выводах. Лицо девушки изменилось, приобрело хищные черты. Двигаясь плавно — перетекая как вода, она вдруг поднялась с кресла, в несколько шагов оказалась рядом и неожиданно опустилась вниз — оказавшись у ног Никласа словно рабыня перед господином. Глядя снизу-вверх, взяв его за руку, заговорила негромко:

— Я сравниваю ее с собой потому, что в отличие от других блудниц, принятых в лоно церкви, Феодоре никогда не нужно было раскаиваться в своих поступках.

Никлас смотрел в глаза Женевьевы, превратившиеся в два бездонных провала и чувствовал ощущение полета. Судя по ответному взгляду ставших черными глаз, Женевьева ощущала нечто подобное. Время замерло, но наваждение прошло, когда девушка дернулась, едва не упав — Никлас успел ее удержать.

«Что это было?» — совсем не понял он, почему она оказалась на грани обморока.

Благодарно кивнув, между тем заметно смущенная Женевьева поднялась и неровной походкой направилась к выходу. По пути подхватила головной убор и воротник, надела на ходу. Чуть приостановившись и наклонилась — проделав за пару мгновений несколько манипуляций с подолом платья, вжикнув молнией.

Вызывающий и откровенный наряд в результате этих действий за короткое время снова превратился в обычное монашеское одеяние — подол удлинился, вырез исчез, распущенные волосы скрылись под головным убором, а глубокое декольте под широким белым воротником. Женевьева, все еще заметно находящаяся слегка в прострации, обернулась.

— Благодарю за уделенное время.

Голос девушки был сух и официален, а в