Действия молодой супруги банкира — Никлас так подозревал, вызвали очередной взрыв смеха поодаль. В этот раз он не услышал комментарий, послуживший причиной, но сомнений у него почти не осталось — гости смеются над формальным хозяином приема, над Бертольдом фон Хоффманом. Никлас обернулся и откинулся на спинку стула, выглядывая из-за ряда соседей и запоминая лица веселящихся гостей. Не то, чтобы он воспылал симпатией к немощному старику — ни капли, особенно учитывая, что тот банкир Нового Рейха. Просто смеяться над людьми в подобной ситуации идет вразрез с любыми правилами приличий, и хотелось бы видеть кто так развлекается.

Происходящее здесь Никласу постепенно казалось все более странным.

Между тем понесли горячее и на некоторое время громкие разговоры поутихли — будучи разбавлены звоном посуды. Столы ломились от самой разнообразной еды, горничные-официантки сновали по вагону, люди ели, пили, общались и веселились. Женевьева поначалу уделяла много внимания непосредственно Никласу, ведя с ним светскую беседу, и только сейчас упорхнула. Едва она встала из-за стола, всё движение, казалось, теперь происходило вокруг девушки — она была истинной хозяйкой мероприятия, успевая улыбнуться и пообщаться с каждым.

Никлас, от нечего делать, только сейчас начал обращать внимания на гостей персонально. В клубе на колесах собралось несколько десятков человек — среди которых, судя по словам Женевьевы, преобладали в основном представители финансового сектора Рейха и окраинных территорий под властью Москвы. Некоторые из мужчин и дам были Никласу представлены по ходу обеда, но ни одного известного и находящегося на слуху имени он не услышал.

Вскоре, впрочем, понял почему. Вернувшаяся после обхода гостей Женевьева просветила: Бертольд, или Берти, как она его постоянно называла, безумно любил железную дорогу, во всех ее проявлениях. И вот уже несколько лет — договорившись с московской администрацией, он как минимум один раз в год садился на поезд «Россия» и отправлялся в двухнедельное путешествие, выкупая в поезде все билеты первого класса. С собой он забирал как правило своих друзей и старых работников — к которым, как стало понятно в ходе разговора, Женевьева не испытывала никакого пиетета.

Никлас же в этой компании оказался потому, что ему — как отправляющемся в командировку офицеру, билет выдали по брони военного ведомства, перед которым пасовали даже договоренности старого банкира с администрацией железной дорогой. Только сейчас Никлас понемногу начал понимать, почему Сергей Сергеевич до посадки на поезд не довел до него практически никакой информации — потому что происходящему вокруг Никлас откровенно удивлялся и видел, что Женевьева это прекрасно замечает. Хотя с другой стороны, Женевьева смотрела на него не только с искренним интересом, но что-то периодически проскальзывало в ее взгляде.

Ну да, не нужно обладать большим умом, чтобы догадаться — он здесь не просто так и не случайно билет ему выдали именно в этот поезд. При мыслях об этом Никлас почувствовал поднимающееся раздражение. Главная ворожея и статский советник, отправившие его сюда, супруга фон Хоффмана — похоже, все в курсе о происходящем вокруг, кроме него самого. Раздражение как поднялось в груди, так и не стихало — накрадываясь на недавние мысли об «инструменте», когда все что он говорил Зое, вдруг оказалось применимо к нему.

В этот самый момент наивысший точки тщательно сдерживаемого раздражения кто-то из гостей неподалеку упомянул «дедушку, который устал». Снова раздался взрыв смеха, неявно направленный в сторону фон Хоффмана — который к этому моменту задремал, низко опустив голову.

После жеста Женевьевы лысый дворецкий Зибен подошел, аккуратно выкатывая из-за стола кресло, чтобы увезти формального хозяина приема. Вслед ему негромко раздавались смешки, отчего Никлас уже не сдержался.

— Женевьева, у меня есть вопрос… — повернулся он к юной супруге старого банкира. — Как вы считаете, допустимо ли говорить о человеке за спиной то, что не можешь сказать ему в лицо?

Эти слова Никлас произнес довольно громко, отчего большинство разговоров за столом оборвалось. А через несколько секунд и вовсе в салоне повисла тишина — даже те, кто не слышал слова Никласа отреагировали на изменение обстановки.

— Конечно же это противоречит правилам хорошего тона, — моментально ответила Женевьева. Говорила она чуть громче чем обычного и похоже специально, так что ее звонкий голос отчетливо слышали все.

— Вот и я об этом думаю, — согласился Никлас. — Скажите, а как ваш муж относится к дуэлям?

— В молодости Бертольд был завзятым бретером. На его счету одиннадцать дуэлей, и он проиграл всего в семи, — улыбнулась Женевьева.

Никлас не мог не отметить несколько забавную форму ее ответа. И он был уверен — в иной ситуации смеялся бы весь вагон, но сейчас по-прежнему сохранялось молчание.

— Ах вот как… Как вы думаете, если я вызову кого-нибудь из гостей на дуэль и случайно убью, господин фон Хоффман сильно будет расстроен?

— Нет-нет, что вы! Думаю, ему это доставит невероятное удовольствие! — неожиданно даже захлопала в ладоши Женевьева, в заметном возбуждении приподнимаясь с места. — Берти возит с собой целую свору массовки, которая только жрет и веселится за его счет, создавая нам общий фон для поездки. Одним меньше, одним больше — не страшно, зато нам будет чем развлечься. Правда же, друзья⁈ — оглядела гостей девушка.

Никлас закусил губу в недоумении. Неожиданно — он-то думал, что своим выступлением про дуэли сейчас «перевернет стол», если образно выражаясь, но ответ на его подачу от Женевьевы оказался более впечатляющим.

— Дорогие гости, что вы замолкли-то? Кушаем, смеемся, веселимся! — похлопала Женевьева в ладоши, и вдруг резко крикнула: — Schneller-schneller!

Очень неожиданно для Никласа гости послушались, причем быстро-быстро, как и скомандовала Женевьева. Громкий гул праздника вернулся, а супруга банкира с вернувшийся на уста ангельской улыбкой вновь повернулась к Никласу, присаживаясь и поправляя манто на плечах.

— Вы уже выбрали кого собираетесь вызвать?

— Пока нет, только присматриваюсь.

— Очень большая просьба: сообщите мне, как только определитесь с кандидатурой. Некоторые из нашей компании мне все-таки немного нравятся, и, если будет позволено, я бы попросила, чтобы вы обидчика не до смерти убивали. Снизойдете вниманием до моей скромной просьбы?

— Всенепременно.

— Спасибо! Я знала, что вы не откажете даме, — заметно зарумянилась Женевьева.

Никлас по-прежнему не чувствовал от нее ни грамма фальши. И ему стоило большого труда сохранить бесстрастный вид, настолько произошедшее его удивило. Некоторое время Никлас еще посидел за столом, потом начал откланиваться, сославшись на усталость после трудной недели.