Приглашение остаться на ужин не принял, отговорившись опять же усталостью и покинул гостеприимный вагон — отметив уходя, что музыка за его спиной стала громче.

Зайдя в купе, Никлас повесил на двери табличку «не беспокоить». Завалился на кровать и лежал, отдыхая телом и душой. Мысли о банкире и его супруге он пока отбросил, почитав немного, а потом просто безо всяких мыслей наблюдая в окно за пробегающими пейзажами и станциями на которых поезд периодически останавливался.

До позднего вечера его никто не беспокоил, а вот уже после наступления темноты раздался стук в дверь. С некоторым недоумением — о табличке «Не беспокоить» Никлас помнил, пошел открывать. За дверью оказался начальник поезда, который передал Никласу ключ-карту и оживив терминал связи в стенной нише, показал и рассказал, как им пользоваться.

Едва начальник поезда ушел и Никлас снова устроился у окна, опять раздался стук в дверь. Негромко выругавшись — только сел опять вставать, Никлас вновь открыл дверь. За ней оказался один из проводников, который показал Никласу как если что вызвать силовую поддержку. Как оказалось, кроме Горчакова в следующем на расстоянии четырех часов поезде, группа силовой поддержки была и в этом составе, несколько человек в вагонах второго класса.

После того как проводник ушел, Никлас в очередной раз уже устроился у окна и только подумал, что хождения похоже закончены, опять раздался очередной стук в дверь. Не такой размеренный и уверенный как предыдущие, этот скорее звучал аккуратно и мягко.

Никлас чертыхнулся, снова поднялся и пошел открывать. Когда увидел, кто за дверью, даже языком цыкнул от догадки. Он наконец понял, кого ему напоминала прислуга банкира фон Хоффмана — католических монашек! Теперь, когда белый фартук исчез, а на голове у стоящей на пороге девушки был характерный головной убор — покрывающий плечи белый воротник и черный капюшон, сомнений в принадлежности наряда не оставалось.

Не догадался днем Никлас об этом только потому, что платья прислуги были довольно коротки — в отличие от обычного монашеского платья, у девушек свиты фон Хоффмана длина была в районе колен, что и сбило Никласа с толку в поисках того самого недостающего штриха, который мешал ему догадаться об истинной природе нарядов официанток-горничных. Платье же гостьи, навестившей его в столь поздний час, было стандартной для облачения католической монашки длины.

И был еще один нюанс, который Никлас отметил как важный: в темном скромном наряде монашки перед его дверью стояла Женевьева фон Хоффман собственной персоной. Приподняв брови, отметив изучающий взгляд Никласа, она перенесла вес с одной ноги на другую.

Вдруг оказалось, что наряд ее вовсе и не скромный — когда Женевьева выставила ногу, стало понятно, что у длинного платья совсем не пуританский разрез, причем чуть ли не до пояса. И после того как девушка переменила позу, сменив образ от скромного на вызывающий, стало видно и широкую кружевную резинку чулок, и полоску молочно-белой кожи бедра. Никлас почувствовал, как сердце громко застучало в груди — он и не думал, что образ распущенной монашки может выглядеть настолько сексуально привлекательно.

— Впустишь? Я не кусаюсь, — негромко произнесла Женевьева чарующим и обволакивающим голосом.

Глава 17

Апрель

Некоторое время Никлас раздумывал над вопросом Женевьевы, вполне серьезно рассматривая вариант закрыть дверь перед носом гостьи. Довольно долго раздумывал, если брать эти несколько секунд молчания пока они с девушкой смотрели друг на друга. Не было бы «задания государственной важности», скорее всего закрыл бы без лишних душевных терзаний. Скорее всего закрыл бы, — еще раз мысленно повторил Никлас, убеждая себя, после чего открыл дверь и сделал шаг в сторону.

— Леди Женевьева… прошу, проходите.

Девушка — с легкой загадочной улыбкой, чуть склонила голову в благодарном кивке. Прошла ко столу, развернулась, уперевшись ягодицами в край столешницы, оперлась на нее широко расставленными руками. Вызывающую позу дополнило то, что разрез платья вновь разошелся, открывая взгляду длинную ножку с ажурной резинкой чулок.

Никлас пока оставался у двери, рассматривая юную жену старого банкира. Посмотреть было на что — вызывающий наряд явно был индивидуального пошива, сидя идеально; что, вкупе с красотой и умело демонстрируемой природной грацией девушки создавало сногсшибательное впечатление.

— Чем обязан визиту?

— Прежде чем мы перейдем к делу, хотела бы познакомиться поближе, — чарующим голосом произнесла Женевьева, снимая головной убор. Собранные под капюшоном волосы рассыпались густой волной; вместе с капюшоном Женевьева сняла и белый воротник, открывая оголенные плечи.

Движением руки девушка убрала рассыпавшиеся локоны за спину, отчего у Никласа мурашки по спине побежали — настолько жест был преисполнен картинной грации. В обычной жизни так почти не бывает, он сейчас словно кино смотрел. Но происходящее было только началом: когда Женевьева потянулась и наклонилась к креслу, чтобы положить на него головной убор, декольте разошлось и стало хорошо видно, что нижнего белья под платьем у девушки нет. С заметной задержкой Женевьева негромко ойкнула, увидев взгляд Никласа и только сейчас якобы поняв, что грудь частично оголилась.

«Поменьше чем у Катрин, но побольше чем у Татьяны», — невольно отметил Никлас. Осматривая с интересом девушку с головы до ног и чувствуя поднимающееся жаром влечение, Никлас не мог понять — работает ли это ее образ, или уже действует наваждение обольстительницы. Подняв наконец глаза, с заметным усилием отведя внимание от аккуратной груди, Никлас столкнулся с темным взглядом Женевьевы — глаза ее влажно поблескивали, манили.

Женевьева между тем очень аккуратно — специально замедляя движения, поправила платье скрывая грудь, улыбнулась смущенно, заметно зарумянилась даже в полумраке ночника. Никлас, несмотря на готовность к происходящему, уже ощущал буквально животное влечение — и серьезного труда ему стоило справиться с собой, чтобы не броситься вперед словно изголодавшийся самец на самку. Женевьева пока просто красовалась перед ним, а у него уже голова понемногу отключается. Или не просто красуется, а уже обещанное обольщение действует?

— Вы не против? — прошептала Женевьева.

«Не против что?» — не сразу понял, о чем речь Никлас. Потом вспомнил: она же вроде как зашла познакомиться поближе перед тем как перейти к делу.

— Не против, — ответ прозвучал с заметной хрипотцой. Кашлянув, Никлас добавил уже нормальным голосом: — Не против, но начал бы я все же делового разговора.

— Вот как? — негромко произнесла Женевьева. Ее чарующий голос обволакивал, заставлял сердце биться чаще, а взгляд затуманиваться. В буквальном смысле — Никлас сейчас четко видел только фигуру девушки, сфокусировавшись лишь