ее виде больше не было ни малейшего намека на недавнюю всепоглощающую агрессивную сексуальность. Коротко поклонившись, молодая жена старого банкира вышла, оставив Никласа одного.

Он зажмурился и покачал головой, смаргивая выступившие слезы. Пришло понимание, что давление, которому он только что противостоял, могло уложить штабелем с десяток обычных мужчин, заставив их пускать слюни и мычать как общающийся с соской малый ребенок. Как фон Хоффман — пришло на ум сравнение, когда он вспомнил пускающего слюнки банкира.

Вот уж действительно неординарные способности — переводя дыхание, подумал он. Остался только вопрос — а приходила-то Женевьева зачем? Ну, кроме того, чтобы познакомиться поближе, перед тем как перейти к делу? Вдруг в дверь раздался короткий стук, и в купе снова появилась заметно смущенная Женевьева.

— Прошу простить. Была так очарована вами, что забыла упомянуть самое важное.

«Она? Очарована мной?»

— Слушаю.

Спросил Никлас ровным голосом, не выдавая бушующих эмоций.

— У меня никогда не было выбора на моем пути. У вас он есть. И когда вы получите приказ и будете выбирать — выполнить ли его, помочь ли мне, или же просто остаться в стороне, помните — мне никогда не было нужды раскаиваться в своих поступках.

Кивнув на прощание, Женевьева покинула купе, оставив Никласа в полнейшем недоумении.

— И что вот это вот сейчас было? — спросил он сам себя.

Подумал, и добавил несколько крепких выражений, выражая сожаление, что ничего не понимает в происходящем. С того самого момента, как он зашел в свой кабинет усадьбы на Копанском озере — где его ждала ворожея Мария, перед ним чередой становились сплошные вопросы в вуали недоговоренностей, среди которых не появилось ни одного ответа. Никлас вдруг почувствовал острое желание догнать Женевьеву и заставить ее рассказать все, что та знает. Применив, если будет нужно, форсированные методы ведения допроса. Быстро справился, впрочем, понемногу успокаиваясь.

— Сами придут и сами все расскажут, — решил Никлас.

Несмотря на решение и обретенное вроде бы спокойствие, ночь Никлас практически не спал. Просто не смог заснуть, то ворочаясь на кровати, то глядя в окно и выходя подышать воздухом на некоторых станциях. Утром — несмотря на почти бессонную ночь, довольно бодро отправился на завтрак, где получил дежурное приглашение от лысого дворецкого Зибена.

Следующие два дня прошли совершенно одинаково: подъем, зарядка, завтрак, утренние чтение или просмотр видеофильмов, потом обеды в салоне фон Хоффмана; перерывы на посещения тренажерного зала, ужины в салоне фон Хоффмана, который на обеде обычно засыпал, к ужину просыпался, но после пробуждения выдерживал не очень долго, до темноты никогда не досиживая.

Женевьева на людях общалась с Никласом так же, как и при первой встрече — благожелательно и предупредительно. Безымянные гости — ни с кем из сопровождающей фон Хоффмана массовки Никлас так и не счел нужным познакомиться, поглядывали опасливо. В его присутствии больше никто не пытался шутить над глухим банкиром, так что на дуэль Никлас никого так и не вызвал.

Сам формальный хозяин приемов выглядел по-разному — иногда покидал странное сборище сразу, иногда просиживал довольно долго. Но заканчивалось и днем и вечером все всегда одинаково — усиливающийся тремор, нитка слюны и лысый Зибен, который увозил кресло с банкиром в его личное купе. После чего гулянка приобретала широту и размах — пассажиры оттягивались во время пути буквально на все выделенные деньги. Никлас предполагал, что, когда он покидал вагон, сборище и вовсе теряло человеческий облик.

Женевьева к Никласу с разговорами, визитами и близким общением больше не приближалась, но чары скорее всего применяла. Исподволь и незаметно, но Никлас чувствовал иногда самое настоящее животное влечение при взгляде на нее. С затмевающим разум желанием — постепенно копящимся подспудно, справлялся в тренажерном зале. Как правило пустующем, редко кого было можно там встретить.

На четвертый день пути фон Хоффман уехал на кресле-каталке довольно поздно, уже заметно вечерело. Никлас, завидев отбытие хозяина вечера, тоже собрался уходить, но на него с беседой насело сразу несколько человек — среди которых было три дамы, явно флиртующих. После того как он не вызвал никого на дуэль, отчуждение и опаска понемногу начали проходить, так что Никлас с каждым днем чувствовал на себе все больше внимания. Бирюка из себя не строил, и сейчас не стал обрывать общение на середине, задержался приняв участие в разговоре. А потом вдруг, когда все же направился к выходу, его перехватил Зибен, глядя уже привычным пустым взглядом.

— Герр Бертольд фон Хоффман со всем уважением приглашает вас посетить его личные апартаменты.

Голос безэмоциональный, ледяной; как и вся аура этого странного человека. Никлас просьбе удивился — судя по тому как выглядел Бертольд фон Хоффман четверть часа назад, он вряд ли мог кого-нибудь куда-нибудь пригласить. Но отказываться Никлас не стал, поэтому последовал за бездушным лысым дворецким. С некоторой опаской ожидая сюрпризов и в готовности в любой момент выхватить вальтер из кобуры.

Насчет сюрпризов предчувствие не обмануло: Бертольд фон Хоффман в своем просторном купе встретил Никласа сидя за столом с чашкой кофе в руках. Которую отставил и поднялся с кресла, жестом радушного хозяина разводя руки в стороны.

— Николай Александрович, безмерно рад что откликнулись на приглашение, и мы наконец-то можем пообщаться с вами нормальным образом. Кофе, чай? Сигару может быть?

— Нет, благодарю.

Никлас ответил ровным голосом, но внутри у него снова колыхнулось готовое перейти в злость раздражение первых дней, понемногу забытое. Мало того, что главная ворожея, статский советник и молодая жена банкира водили вокруг него хороводы со смыслом: «мы такое важное знаем, но пока тебе ничего не скажем», так еще и этот трясущийся обычно в треморе старичок придуривался всю дорогу.

«Старичок», кстати, реакцию Никласа похоже или почувствовал, или предугадал.

— Вижу и понимаю ваше расстройство. Согласен, исполняемый мною маскарад может показаться неуместным и лично для вас оскорбительным. Но позвольте я вам все сначала объясню, а после вы уже решите, продолжать со мной разговор или нет. Как вам вариант?

— Приемлемо, — удержавшись от более резкого высказывания, сдержанно кивнул Никлас.

— Отлично. Очень рад. Присаживайтесь, прошу вас. История долгая, но я попробую уложить ее покороче. Итак, меня все именуют «банкиром», но по факту к банковскому делу я вот уже около десятка лет не имею прямого отношения. Компромиссная и удобная фигура, не более того. Так получилось потому, что в какой-то момент в моем банке сошлось столько самых разных денежных потоков от самых разных правительств,