Я осеклась, не решившись сказать «жизни».

Меня поразило такое количество стариков. Больных, уставших от жизни. Отчаяние и тоску в воздухе можно было пощупать рукой.

– Нет, случай Франчески скорее редкость. Знаете, леди Кордеро, я не думаю, что она помнит хоть что-то из своей практики. Как звали вашу подругу?

– Эмили Фаннинг, – быстро ответила я.

– И когда она находилась у нас?

– Дайте посчитать… примерно семь-восемь лет назад. В этот период.

Леди Бьюит сокрушенно покачала головой.

– Пять лет назад мы пережили сильнейший кризис. Многие целители и сестры нас покинули. По сути, Франческа – единственная, кто работал в то время. Но предупреждаю: она совсем плоха и может не захотеть с вами говорить.

Мы остановились в тени раскидистых деревьев. Под ними в кресле-качалке сидела старушка. Она, блаженно закрыв глаза, слушала негромкое пение птиц. А нас, похоже, даже не заметила.

– Франческа, – леди Бьюит осторожно тронула старушку за плечо, – к вам гости.

Я запоздало подумала, что зря не взяла какой-нибудь подарок. Наверняка Франческа бы обрадовалась коробке со сладостями. Но жажда разобраться с собственными страхами захватила все мое существо. И разве могла я думать о каких-то подарках?

– Я оставлю вас ровно на пятнадцать минут, – улыбнулась леди Бьюит. – Постарайтесь ее не переутомлять.

Когда она ушла, я замялась, не зная, с чего начать.

– Я знала, что ты придешь, – вдруг произнесла Франческа. – Как ты выросла, Кортни.

У меня пропал дар речи. А еще я утратила способность двигаться и просто смотрела на нее, пытаясь отыскать в себе хоть что-то, хоть какое-то воспоминание или смутное ощущение, что женщина мне знакома. Только спустя пару секунд я поняла, что ее глаза смотрели куда-то в сторону. Франческа была слепа.

– Вы меня знаете? – хрипло спросила я.

– Я узнала бы тебя, будь не только слепа, но и глуха и глупа. К счастью, болезнь коснулась лишь глаз. Мой разум чист, как и в те годы. Не так давно это и было, верно?

– Предполагаю, что восемь лет назад, но… расскажите о моем пребывании здесь. Я почти не помню то время.

– Может, оно и к лучшему, – рассмеялась старушка. – Ты была непростым ребенком. Какая ты сейчас? Тебя не мучают они?

– Кто – они?

– Видения, голоса. Они еще приходят? Кортни, девочка, ты – единственная, о чьем уходе отсюда я жалела. Я действительно думала, он совсем тебя сломает. Однако я слышу в твоем голосе твердость. Могу я хотя бы надеяться, что на этот раз ты победила?

– Я… я вас не очень понимаю. Я не помню тот период, не помню голосов и видений. И кто этот «он», тоже не знаю. О чем вы говорите?

– Ты была очень юной, когда он тебя привез. Мне понадобился месяц, чтобы ты привыкла и разговорилась. Мы беседовали каждый день, и каждый день я ужасалась условиям, в которых ты выросла, детка. Такой отец… Тебе нелегко пришлось, да?

– Чем я болела?

– Не знаю. Я ведь всего лишь сестра-целительница, а не менталист. Каждый безумец здесь безумен по-своему, и мы с тобой не исключение. Тебе мерещились фигуры. Они говорили с тобой.

Она помолчала, словно вспоминая.

– А еще ты любила записки… писать себе записочки, знаешь, такие – маленькие, в конвертах. Делилась там своими секретами и прятала в укромных местах. Забывала… находила – и пускалась в плач. Все это время тебя так никто и не навестил… кроме него. Он приезжал каждую неделю. Тогда я еще не потеряла зрение. Да и вкус. Хорош, чертовски хорош. Только хорош, дорогая, по-темному. От него веяло чем-то очень темным. Поверь, я ведь знаю, что творится в душах у людей. Понять не могу, а знать – знаю. Так вот, душа у того человека была черная.

– Как он выглядел? – спросила я.

– Ох, если бы я помнила! Я так долго не видела ничего, кроме темноты, что даже не могу сказать, как выглядела в то время сама. Я только помню… голос.

– Голос? – Я сглотнула.

– Голос, – согласилась Франческа. – Очень необычный голос. Бархатистый, с хрипотцой. От него все внутри замерзало.

– Герберт, – вырвалось у меня.

Франческа что-то тихо напевала, потеряв ко мне интерес.

Я так и не смогла ничего от нее больше добиться и в конце концов прекратила попытки. Вернувшаяся к нам леди Бьюит подтвердила, что с Франческой такое частенько случалось.

– Возраст, увы, берет свое. К тому же сестра Франческа всегда была излишне эмоциональна. Она часто привязывалась к пациентам сильнее, чем требовалось.

– Леди Бьюит, – мне было непросто решиться, но я не смогла бы вот так взять и сделать вид, что этого разговора не было, – семь или восемь лет назад здесь была пациентка. Я бы хотела взглянуть на историю болезни или какие-то записи о ней.

Женщина нахмурилась.

– Боюсь, это невозможно. Мы не раскрываем информацию о наших подопечных.

– Эта пациентка – я. Кортни Кордеро. Я хочу узнать, как попала сюда.

Если леди Бьюит и удивилась, то не подала виду.

– Мне нужно свериться с записями, а также понадобятся ваши документы. Ступайте за мной.

Так я оказалась в палате, служившей мне домом долгих семь месяцев.

– После ремонта мы немного обновили палаты, но в целом все осталось как прежде, – сказала леди Бьюит. – Проходите, вот она.

Я вошла в ничем не примечательную палату с обитыми мягкой тканью стенами. В комнате не было ровным счетом никакой мебели, а небольшое окошко оказалось утоплено глубоко в стене и закрыто двойной решеткой.

– Почему здесь так… – Я долго не могла подобрать слово. – Странно? Почему нет кровати?

– Здесь содержатся пациенты, которые могут навредить себе или окружающим. Не стоит волноваться, здесь вполне комфортно. Оставить вас? Желаете побыть одна?

Я нахмурилась, но не стала противиться. А вот леди Бьюит достаточным тактом не обладала, потому что с улыбкой сказала:

– Многие вылечившиеся пациенты приходят навестить свои палаты и своих друзей. Для них «Хейзенвилль-гард» – место, которое дало им шанс на нормальную жизнь. Можете побыть здесь немного. Но не увлекайтесь, Кортни. Настоящая жизнь ждет вас там. Вне стен лечебницы.

Только чтобы она заткнулась, я делано поулыбалась и сунула женщине мешочек с золотом.

– Пожертвование на нужды лечебницы, – произнесла я, не в силах отделаться от мысли, что значительная часть этих денег пойдет на нужды леди Бьюит.

Дверь за ней закрылась. И я тут же подскочила, чтобы оставить широкую полоску света в коридор. Быть запертой в камере лечебницы мне хотелось меньше всего. Только когда я надежно зафиксировала дверь, решилась осмотреться.