— не особо. Но и уйти просто так я не могла — я ведь пришла сюда в надежде встретить шаманку.

Мы станцевали еще несколько веселых танцев. Я то и дела путалась, стараясь в толпе рассмотреть шаманку. Джон мою невнимательность заметил.

— Обидно. Я не могу оторвать от тебя взгляд, а ты все время кого-то другого ищешь.

— Господин ректор сказал, что во дворце живет шаманка, которая знает многое о травах и лечении. Хотела спросить ее, не возьмет ли меня в ученицы. Только вот никак не могу ее увидеть.

— Шаманку? Она никогда не бывает на балах.

— Откуда ты знаешь?

— Слышал от других рыцарей.

— Тогда как же можно ее встретить?

— Обычно она бывает в саду с лечебными травами. Поговаривают. Я попробую помочь вам встретиться после турнира.

— Правда?

Джон посмотрел мне в глаза, и тихо, так, что у меня от его голоса мурашки побежали, сказал:

— Да. После турнира я буду стараться выполнить любое твое желание.

Шум нарастал, разговоры становились громче, и внимание, уделяемое Джону, все не уменьшалось. Я быстро устала. Заметив это, Джон предложил прогуляться.

Мы покинули бальный зал, а затем и замок. Сняли маски. Несмотря на ночное время, на улице было уже по-летнему тепло, или это вино, танцы и Джон так разгорячили меня. Главная улица была хорошо освещена, и оживлена. Казалось, торговля не прекращалась даже ночью.

— Из-за турнира в столицу съехались многие: и знать, и торговцы. Все готовы платить и веселиться, монеты только так перетекают из одного кармана в другой. Хотят продать все, пока не разъедутся, вот и торгуют и днем, и ночью. Желаешь чего-нибудь?

То, чего я желала, нельзя было купить в торговой лавке, поэтому я лишь покачала головой.

— Чего ты так желаешь попросить у короля?

— Так заметно? Может, моя цель деньги? Их король Георг раздает немерено.

— Судя по тому, что говорили в зале — твои навыки хороши. Так что ты смог бы заработать наемником. Только к богатствам ты не стремишься, иначе не осуждал бы так на Этьена. О, кстати, ты не слышал о нем с тех пор, как мы расстались?

— Только и делаю, что каждый день слушаю, — скривился Джон. — Он мой оруженосец.

Не знаю почему, я рассмеялась.

— Оруженосец! Чем ты его проклял, что заставил оставаться рядом, еще и прислуживать тебе?

— Он сам попросил!

Странно. Этьен казался человеком, который живет в свое удовольствие. К чему бы ему притворяться оруженосцем человека, который притворяется рыцарем? Или все-таки не притворяется? Он всех этих мыслей нестерпимо начинала болеть голова.

— Не говори о другом, пока ты со мной, — попросил Джон, понизив голос. Волнение, испытанное мною в танцевальном зале, вернулось. — Лучше расскажи, как тебе Университет?

Я не знала, что сказать, поэтому спросила:

— Что ты будешь чувствовать, если победишь, получишь награду, и она окажется пустой? Совсем не тем, чем ты желал, гнилым изнутри? И ты должен чувствовать опьянение от успеха, но вместо этого ощущаешь лишь разочарование? Что ты будешь делать тогда?

— Неужто все так плохо? Университет славится своими знаниями, и ты достаточно умела.

— Но у меня нет денег. Поэтому я так желала встретиться с шаманкой.

— Обещаю, чем бы не закончился турнир, я помогу тебе.

Следовало ли мне положиться на слова Джона? На слова человека, который сегодня взгляд не мог отвести от леди Изабель, и о котором я ничего не знала?

— Что случилось с семьей де Лебрево?

— Были сторонниками свергнутого короля. Все предупреждали его об опасности, говорили держать герцога Георга дальше от трона. Требовали даже лишить его жизни, а в итоге лишились жизни сами. Поговаривали, что король устал терпеть наговоры на брата, но я уверен, что это герцог Георг отправил своих громил под видом разбойников. Говорят, среди громил был маркиз, которому леди де Лебрево отказала в юности. И он на ее глазах убил ее мужа и сыновей, а дочерей обесчестил перед убийством. Поговаривают, что леди после такого сама выбросилась из окна.

Что этот маркиз, что барон де Плюсси — отъявленные мерзавцы. Неужто все, у кого были деньги, таковы? Студенты в Университете тоже обращались со мной отвратительно, хотя и магистр, и ректор были по-своему добры.

— Так ты он? Выживший сын де Лебрево?

— Будет ли это иметь значение, если я отомщу за него?

— Месть? Это просьба, которую ты хочешь озвучить?

— Ты разочарована во мне?

Немного. Я не была ни мужчиной, ни рыцарем, и понятие чести, долга и мести казались мне странными. С другой стороны, подвернись моя матушка такому, смогла бы я просто простить убийцу? Разве церковь не учила нас всепрощению? Были ли вещи, которые невозможно простить? Я вспомнила ту ужасную, в кроваво-красных цветах, спальню барона и холодный голос баронессы: «лучше ты, чем я». Да, наверняка у меня бы не хватило силы духа простить их, не сбеги я тогда.

Но вот месть? Положить свою собственную жизнь, поставив во главе ее человека, эту жизнь разрушившего?

— Я бы хотела, чтобы ты жил. И был счастлив.

— Иногда, Мария, мало быть просто живым.

Я стояла так близко к Джону, но никогда ранее не чувствовала себя так далеко от него. Он не услышал бы ни одно мое слово, и я не могла подобрать их так, чтоб изменить его мнение. Так стоило ли сейчас, в вечер перед решающими битвами, портить друг другу настроение? Если у нас есть только одна ночь, почему бы не наслаждаться ей?

Веселая, совсем простая деревенская музыка, и уже пьяный хор голосов из трактира, привлекли мое внимание.

— Потанцуем?

— В трактире?

— Раз я справилась в королевском зале, то и ты сможешь!

Джон распахнул дверь. Внутри весело играл бард, и под его задорные и дерзкие песни плясали обычные жители. Не сложные танцы, повторяющие шаги и перестраивающиеся из линии в линию, требующие паузы и поворотов в точные моменты мелодии, а простые хороводные, где каждый плясал как мог, меняясь парами и возвращаясь к своей под общий смех. Вино тут было кислым и теплым, но пилось легче, а сладости — простые яблоки в меду, можно было отведать, не прерываясь на беседу с устрашающими леди и не боясь, что тебя засмеют за крошки у рта.

И можно было поцеловать Джона под веселое улюлюканье толпы.

Тут мне нравилось куда больше, чем в королевском замке.

Отдыхая от танцев и вина, мы оказались у реки. Я упала в собранную молодую траву — та пахла дурманяще. Джон раскраснелся, и теперь смеялся над последними моими словами, но я