Юноша взял сестру за руку, но говорить ничего не стал. Да и что бы он мог сказать? Что она права? Что большинство людей, столкнувшись с неудовольствием сильных мира сего, предпочтут задуматься о своем благополучии, а не о такой абстрактной вещи, как дружба? Что рассчитывать можно только на себя и свою семью? Так она и без того это знала. Просто расстроилась, впервые столкнувшись с правдой жизни.

Не подходил момент и для того, чтобы рассказать сестре и о другом «послании» Олельковича — о том, как Адам продемонстрировал способности, выходящие за пределы его ранга. В том, что эти события были связаны, теперь сомневаться не приходилось. Не бывает такого, чтобы подобные вещи происходят в один день случайно.

К чести Софии, она не пыталась переложить вину за свои школьные неприятности на брата. Хотя понимала — не случись противостояния Яна и Адама, ничего бы такого сегодня не прошло. Пусть она была девочкой-подростком, но воспитывали ее на границе с землями, где Ад прорвался в реальность. Приоритеты она умела расставлять лет с пяти.

Но эмоции, конечно, зашкаливали. Любая из ее сверстниц продолжала бы рыдать, обвиняя всех вокруг, София же, прокричавшись, но так и не уронив ни слезинки, сидела молча.

— Хочу побыть одна, — сообщила она на подъезде к дому.

Не дожидаясь, пока коляска остановится окончательно, она спрыгнула с подножки, быстро взбежала по ступеням и скрылась за дверью. Ян, проводив сестру взглядом, тяжело вздохнул и тоже направился в дом. Он не был уверен, что дядька уже вернулся, тем не менее сразу взял курс на библиотеку, которая служила одновременно и домашним кабинетом опекуна. Им точно нужно было поговорить!

Коваль оказался на месте. И даже не пил, чего втайне опасался Ян. Сидел в кресле с отсутствующим взглядом, явно о чем-то размышляя.

— Как прошел день? — спросил он, вскинув глаза на племянника.

Того с недавнего времени стали жутко раздражать эти вот обязательные вопросы, задаваемые ради соблюдения внешних приличий. «Как прошел день?» «Как самочувствие?» «Здоров ли ваш дядюшка?» Можно было подумать, что весь мир так озабочен делами молодого барона, одновременно сомневаясь в том, что они идут надлежащим образом.

Но раздражение, копившееся в Яне, не выплеснулось. Он без труда удержал себя от резкого ответа, вместо этого усевшись напротив дяди и проговорив:

— Все слава Господу. А у вас?

Во взоре Коваля нарисовался вопрос. Что-то вроде: «Слава Господу? С каких, интересно, пор мой прагматичный племянник-пруссак стал поминать Творца в своих словах?»

— Далеко не так, как у тебя, — с легким вздохом сказал Богдан. — Ну, рассказывай, что произошло в Гимнасии, а то у тебя на лице написано, что ты едва сдерживаешься.

Ян был уверен, что ничего такого его лицо не демонстрировало, но спорить не стал. Вместо этого он коротко поведал опекуну о том, как присутствовал на демонстрации Олельковича, а следом рассказал о том, как Софию сделали парией.

— Чего-то такого я и ждал… — пробормотал Коваль, когда Ян закончил говорить.

— Что Адам станет Супремом? — удивился юноша.

— Что? А, нет, конечно. Ян, ты уж меня прости, но какой из него Супрем в семнадцать лет? Думаю, желая впечатлить тебя, юный Адам продемонстрировал тебе очень хороший контроль, но никак не возросший ранг. Это же возможно, согласись? Запомнил несколько простых заклинаний, сделал связку попарно или даже в «троечку» и, когда выдавал первое, уже «рисовал» четвертое. Вот и вышло практически без паузы. Это признак того, что у него хорошие учителя, а вовсе не того, что он за ночь возрос на два ранга! К тому же ты сам сказал, что использовал он самые простые конструкты.

— Но я же сам видел! — возмутился юноша.

— Что именно? Четыре последовательно примененных боевых конструкта? Слушай, но ты тоже мог бы так сделать! Я имею в виду гравировку у тебя на ногтях. Кстати, сегодня ее стоило бы обновить. Недолговечная хитрость. К сожалению.

Ян задумался. Мог ли дядя быть прав? Мог, вполне. При должном контроле и парочке, как их Богдан назвал, хитростей, не без труда, но можно выдать одно за другое. Может, ему и правда показалось? Но зачем Адаму демонстрировать такой контроль? Это еще менее дальновидно, чем хвастать возросшим рангом! С последним еще реально получить какое-то объяснение — взлетев на новый рубеж можно и опьянеть, сила буквально заставляет совершать необдуманные поступки. При этом показывать своему противнику, фактически смертельному врагу, возможности — глупость несусветная! Не пытался же Адам, в самом деле, запугать его?

— Подумай сам, Ян, — продолжал между тем говорить Коваль. — Согласно реестру Гимнасия, Адам был зачислен на первый курс в ранге Серого Рыцаря. В конце первого же курса повысил ранг до Черного. На втором поднялся до Младшего Командора. В реестре ничего не написано о том, что он проскочил сразу два ранга. Он, конечно, мог этот факт скрыть, но мы бы все равно знали — тестирование для возрастающих одаренных проводится в Экзархате раз в полгода. Так что с уверенностью можно сказать, что на последнем тестировании мальчишка Олельковичей еще был Младшим Командором. Если и вырос, то до Командора, что, кстати, тоже очень сомнительно, ведь каждая следующая ступень берется сложнее предыдущей. Да и вообще! Сколько ты знаешь Супремов, достигших данного ранга в семнадцать!

Молодой человек неохотно кивнул, признавая правоту старшего родича. Но не до конца. В глубине души по-прежнему жил червяк сомнений, который утверждал, что ошибся все-таки дядя, а не Ян.

— А вот София… — Богдан решил, что с первым вопросом они разобрались, и перешел ко второму — бойкоту племянницы. — Как она, кстати? Сильно расстроилась?

— Держится.

— Думаю, переживает она гораздо сильнее, чем ты можешь себе представить. В этом возрасте девочки необычайно чувствительны. Она, конечно, Эссен! — последнюю фразу дядя произнес с усмешкой, как бы подтрунивая над Яном. — Но все же еще весьма юная особа. И подлость эту, замысленную Олельковичем, приняла куда ближе к сердцу, чем даже показывает. Этого я и боялся.

— Чего? — не того же, что аристократ обидит девочку, в самом деле!

Богдан бросил взгляд на буфет, где, как Яну уже было известно, хранилась крепкая настойка на черемухе. Тема была явно ему неприятна, раз уж он искал «поддержки».

— Сигизмунд Олелькович чувствует за собой силу, — заговорил он спустя несколько секунд. — Он начал войну, довольно успешно начал, следует признать. Не против тебя, оставь это самомнение. Моего начальника вызвали в столицу давать объяснения, а расследование Восьмого отделения приказано заморозить до окончания служебного расследования. Точнее, это был не приказ, а негласное распоряжение, завернутое в дружеский совет. Такая, знаешь, подленькая уловка. И нам руки связать, и себя не подставить. Как выясняется, у сукиного сына оказались чертовски хорошие связи…

Помолчав еще немного, Коваль продолжил:

— Теперь вот бойкот Софии. Цель ведь не в том, чтобы обидеть маленькую девочку. Кому бы это понадобилось, да и какой прок? Нет, это послание всем вокруг. Смотрите, я сильный! Я выступаю смело! — дядя вздохнул и закончил. — Именно поэтому я просил тебя с утра не лезть на рожон. Сейчас это было бы ошибкой.