— Я очень похож на нелюдя? — вопросом на вопрос, усмехаясь настырности ревнивого конунга, ответил сотник, но все же объяснил. — Мне все рассказал Хлюп, который общается с Хаствитом мысленно. А я послал Хаствита и дал ему задание узнать, если возможно, куда Одноглазый отправил пленников из Бьярмии. Меня тоже, как и тебя, не все пленники интересуют, а только двое. И я имею основания опасаться, что Гунналуг заберет их у Торольфа или выкупит. Моя жена ему нужна… Вернее, книга моей жены… И он не верит, что книга сгорела, и надеется заставить Всеведу отдать ему ее. Если не получится с книгой, он попробует забрать знания у самой Всеведы. Это то же самое, что читать книгу, только сложнее. Заряна при этом тоже становится для колдуна товаром и способом нажима на мать, как уже стала Добряна. И потому мне необходимо знать подробности… У гномов своя система информации, и они много знают…

— Только у нас их зовут не гномами, а дварфами.

— Это неважно… Пусть будет дварф или гном. Имя-то у него все равно одно…

— А что за сверток ты ему передал?

Этот вопрос прозвучал еще более ревниво и настороженно, сам разговор уже походил на допрос, и Овсень хмуро усмехнулся на такой откровенный переход.

— Ты что, конунг, следишь за мной? Мне это не по нраву, хотя я не вижу причины что-то скрывать. Это подарок кузнеца Даляты Хаствиту. Какие-то любопытные поковки. Я, если честно, даже не посмотрел.

Разговор меж тем закончился сам собой, потому что собеседники подошли к связанному свейскому ярлу, с которым оба они и вели первоначальные переговоры. Овсень вытащил нож и перерезал веревки, туго стягивающие руки ярла за спиной. Ярл сел и потер запястья.

— Поговорим? — предложил сотник.

И сел против пленника.

Ансгар остался стоять, надменно сложив руки на груди.

— Говори… — равнодушно согласился ярл, осторожно, морщась при этом, снял с головы помятый обухом топора шлем, осмотрел вмятину и покачал головой, еще раз поморщившись. Со связанными руками он снять шлем не мог, а голова, наверное, сильно болела.

— Как тебя зовут?

— Ярл Этельверд, если тебе что-то говорит мое имя. Но я не думаю… Мы с тобой раньше не встречались, хотя я многажды бывал в ваших землях. Правда, дальше Русы я не уходил…

Этельверд сразу показал, что отлично знает, с кем имеет дело, и знает, что городище Огненной Собаки дальше Русы. Это могло означать и то, что Гунналуг с Торольфом знают, что русы пришли за пленниками. Соответственно, к пленникам будет приставлена усиленная охрана, и самих русов попытаются на этом поиске поймать.

— Я спросил, чтобы знать, как к тебе обращаться… Другого интереса к твоему имени у меня нет, хотя ты и посещаешь земли нашего княжества. Посещал то есть… Не знаю уж, сможешь ли снова посетить.

— Обращайся, — равнодушно разрешил свей. — Вот твоему спутнику мое имя должно быть знакомо, хотя и с ним мы тоже лично не встречались…

— Да, я помню это имя, — насмешливо подтвердил Ансгар. — Мой отец бивал тебя когда-то.

— Ну, если говорить точнее, не меня лично, а только мой полк своим полком, — поправил Этельверд. — Но со мной были только вспомогательные воины, не способные к серьезной схватке. Иначе результат мог бы быть иным. И ряды дерущихся развели нас с Кьотви в разные стороны, иначе ты смог бы стать конунгом раньше. Я, кстати, тогда был в твоем нынешнем возрасте, но уже имел боевой опыт.

Швед вел разговор, как всегда и везде ведут его шведы. С великим чувством собственного преимущества. Даже битые, они уверены, что они лучшие воины. Это вызывало смех. Не понимая причины смеха, шведы упрямо не сомневались в собственной избранности.

— А сегодня с тобой были воины, способные к серьезной схватке? — насмешливо спросил Овсень. — Они сейчас, несмотря на всю свою серьезность, кормят рыб своими телами…

Этельверд ничего не ответил, но с растерянностью осмотрелся по сторонам. Он, должно быть, еще толком и не понял, что все шестьсот свеев, за исключением восьмерых пленников, уничтожены в бою, где они заранее были готовы праздновать победу, и потому до боя ставили Овсеню свои жесткие условия, не предусматривающие возможности каких-то компромиссов.

— Ладно, что сделано, то сделано, и больше у тебя нет своего полка, — сказал сотник. — А я повернул топор обухом, чтобы не расколоть тебе голову, не потому, что мне понравилась твоя борода, а только по одной причине. Я хотел бы знать, зачем тебе понадобился мой домовушка Извеча? Это совершенно безобидное существо, никоим образом не имеющее отношения к нашим делам. Но ты требовал его…

— Ты же поклялся, что его нет среди вас, — злорадно ухмыльнулся ярл, пытаясь таким уколом ответить на уничтожение своего полка.

— Я сказал правду в том, что касалось твоего прямого вопроса. Ты интересовался человеком, но человека такого у нас нет. У нас есть домовушка… Нелюдь, а не человек… Про нелюдя ты не спрашивал. Мне оставалось только догадываться, кого ты имеешь в виду…

Этельверд молчал.

— Ты на язык себе наступил? — спросил юный конунг.

— Ваш нелюдь мне не нужен. Гунналуг потребовал доставить его, вот и все…

— Гунналуг? — переспросил Овсень. — А зачем Гунналугу такое малозначащее существо?

— Этого я знать не могу… Он не удосуживается докладывать мне свои намерения…

— Пусть так, — согласился Ансгар. — Но у Гунналуга хватает и других пленников. Скажи-ка нам, кого вчера привозил к колдуну ярл Торольф?

— Какого-то норвежца… Мне показалось, это кто-то из конкурентов на титул конунга… Однако тебя, слышал я краем уха, в разговоре тоже несколько раз упоминали…

Но Ансгар видел, как отворачивал Этельверд глаза при ответе.

— Мне показалось, что Торольф не хочет допускать его до послезавтрашних выборов, — добавил ярл Этельверд, желая как-то подтвердить сказанное ранее.

— Выборов не будет… — твердо сказал Ансгар. — Я возвращаюсь с символом власти в руках. Значит, выборов не будет…

Ярл Этельверд вдруг засмеялся. Ему больно, наверное, было смеяться после удара по голове тяжелым обухом топора, но он все равно смеялся, корча при этом лицо и страдая глазами. И оттого смех выглядел злым и неестественным.

— Что ты хочешь сказать, неудачник? — спросил Ансгар.

— Ты не доберешься до выборов, и будет официально объявлено, что ты утонул вместе с мечом на реке Ловати в землях проклятых русов, — ярл говорил настолько уверенно, что слова его невольно внушали опасения.

— Кто сможет официально объявить о моей смерти?

— Тот, кто был с тобой. Твой дядя ярл Фраварад.

— Это его привозили к колдуну? — напрямую спросил Ансгар.

— Его. И Фраварад, погруженный в печаль, готов объявить всему норвежскому народу о твоей смерти, произошедшей у него на глазах.

— Но я-то жив… — засмеялся Ансгар. — Я-то приду на собрание, и приду с мечом в руке, чтобы покарать Торольфа и всех, кто будет с ним. И нет силы, которая меня остановит. И Гунналуг в этом бессилен, потому что не дано ему, несчастному колдунишке, как и другим ему подобным колдунишкам, поднимать руку и помыслы на конунга.