– Им сейчас не до нас, – усомнился Андрюха, хмуря брови. – Но в какую сторону нам теперь податься?

– Куда угодно, дальше от мясорубки, – закрутился Лугатик. – Перекантуемся до утра, а там видно будет. Может, удастся нарыть какую-нибудь лазейку из этой дыры. Не хочу больше иметь дело с безумцами. Пускай гвоздят друг друга. Интересно, кто возьмет верх?

– Философ, – ответил Ванька, положил меч на плечо и тронулся в темноту, дальше от зарева пожаров.

За ним потянулись остальные, затылок в затылок. Звезд на небе не видно, черное настолько, что, казалось, лежало на земле. Высокая трава заплетала ноги, не давала быстро двигаться. Из-под ног доносились странные звуки, будто с писком разбегались десятки грызунов, и с шипением расползались змеи. Звуки ширились, наполняли темноту, как будто предостерегали или предупреждали об опасности. Брели долго. Вспышки пожаров за спинами увяли, остались где-то за холмами, со всех сторон надвинулась, подобно глетчеру, темь, придавила, сковала густой непроглядностью. Звуки исчезли, воцарилась бездонная тишь, даже шорох травы под ногами умер в застывшей беспросветности. Вслепую перебрались через какие-то невидимые рытвины, спотыкаясь и падая на колени. А дальше наткнулись на колючий кустарник. Пробиваться сквозь него пришлось нелегко, особенно тяжко Сашке, ее голые ноги были исколоты в кровь, но стенаний никто не слышал. Затем полезли на крутой склон, иногда на четвереньках, пучками выдирая с корнем траву. Потом – новые колдобины, проваливались то одной, то другой ногой, а после угодили в крапиву, и опять больше всех досталось Сашке. Андрюха пыхтел, раздувая ноздри, ругал про себя Малкина за то, что завел черт знает куда. Каждый ухаб преодолевал с молчаливой злостью. Как все, не знал, куда брели, но главное, не стояли тупо на месте и не томились ощущением безысходности. Катюха раздваивалась в своих чувствах: свобода манила и тешила, но оставалось загадкой, приближала ли она их к собственному дому? Время от времени касалась рукой спины Андрюхи, чтобы не потеряться в темноте. Володька тянулся за Катюхой. Колдобины, колючки, тьма – все угнетало и раздражало его. Устали очень. Ноги гудели, подкашивались, глаза закрывались, одолевала зевота. Хотелось распластаться в мертвой тишине, и забыть обо всем. Добрели до леса, углубились, натыкаясь на деревья. Сбились в кучку, плюхнулись, где стояли, спинами друг к другу. Сашка с Ванькой, Катюха с Андрюхой, Лугатик сбоку припека. Клюнули носами и засопели. Однако Ванька держал в руке витой красный эфес и крепился, разлеплял веки, пытался всматриваться в темноту леса. Тишина убаюкивала. Веки тяжелели и становились чугунными. Голова падала на грудь, сознание растворялось в ночи. Ванька громко всхрапнул. Этот храп вывел из дремоты Сашку, она очнулась. Повела глазами перед собой, ощутив непонятное беспокойство. То ли показалось, то ли на самом деле что-то послышалось. Дрожащие ноздри потянули в себя воздух. Но в безветрии никаких запахов. Между тем тревога усилилась. Девушка обернулась, глянула в темноту через плечо Малкина. И наткнулась на блестящие точки в метре от Ваньки. Жаром охватило грудь и плечи. Волки. Рядом. Оцепенела. Горло Малкина беззащитно. Едва пошевелила губами возле уха Ваньки:

– Звери.

Малкин услышал, но не шелохнулся, его ладони железно сдавили длинную рукоять меча. Натужил мышцы, не меняя позы. И в тот же миг короткий рык волка разорвал тишину. Ванька резко выставил острие меча и вскочил на ноги. Острие смотрело в глаза одному из двух волков. Люди очнулись, подхватываясь с земли. Рык повторился, точки в темноте вспыхнули ярче. Сон слизнуло, как языком. Ванька ждал. Волки – тоже. Противостояние затягивалось. Володька не выдержал:

– Рубани, рубани, Ванька, по зыркам! – дернулся лихорадочно.

Парень не двинулся, понимал, начнет тот, у кого первого сдадут нервы. Помнил, с рассветом волки обернутся в горожан. Стало быть, чем дольше стояние, тем короче волчье время. По щеке что-то поползло, смахнуть бы, но Малкин терпел. То ли жук, то ли паук крутил свои виражи. А в траве или вьюн, или змея, обвивали ноги. Пальцы на эфесе меча затекли, холодные глаза волков леденили. Звери не выдержали. Две из четырех светящихся точек медленно двинулись в обход. Оставшиеся две внезапно метнулись высоко вверх. Малкин, не различая в темноте волчьего туловища, брошенного зверем в прыжок, инстинктивно пригнулся и занес меч над головой. Острие, как в масло, вошло в брюхо волку, распарывая вдоль. Зверь рухнул сзади людей, издавая предсмертный выдох. Ванькины спутники машинально присели. И в тот же миг сбоку прыгнул другой волк. Интуиция бросила Малкина к светящимся точкам, лезвие меча полоснуло по шее зверя, отсекая голову. Все смолкло. Лесная тишина возвратилась. Малкин прислушался к ней и тихо произнес:

– Они шли за нами.

– А, может, учуяли, когда мы проходили мимо, – проговорила Катюха. – Звери далеко чуют запахи.

– Что толку гадать? – пробормотал Андрюха. – Спросить бы у них, да уже не спросишь.

– Так бы они тебе и ответили, – икнул Володька озираясь.

– Уходим, пока нет других волков, – проговорила Сашка.

– Да, надо уходить, – подтвердил Ванька.

– Чертовы перевертыши, не дали отдохнуть, – пробурчал Володька, продолжая озираться. Впрочем, в темноте ему ничего не удавалось разглядеть.

Снова пошли наугад, выбрались из лесу с надеждой, что скоро утро начнет разгонять ночные кошмары. Но ночь цеплялась за землю, а надежда вновь наткнулась на несколько пар злых сверкающих глаз. Волки охватывали людей с двух сторон. А на горизонте, наконец, задергался предродовыми схватками приближающийся рассвет. Глазам приоткрылись смутные туловища зверей, хотя еще плохо видно было, как вздыбилась шерсть, и оскал обнажил пасти. Самый крупный волк застыл перед Малкиным, вытянул вверх морду и завыл протяжно и леденяще. Этот вой мощно острыми клиньями вошел в ушные раковины Катюхи, пробил тело мурашками мокрого пота. Она машинально прибилась к Ваньке. Сашка за все время скитаний по Свинпету привыкла к звериному вою, тем не менее душераздирающий, несущийся из черной пропасти ночи, вой не был обычной угрозой. Он расколол надвое мозг, нес в себе смерть и ничего кроме смерти. Сашкина решимость заколебалась и заставила тоже придвинуться к Малкину. У Раппопета свело скулы, и заскрипели зубы, нападение могло произойти в любую секунду, а врага толком не видать. Только волчий дух, терпкий, ядовитый, разъедающий ноздри и скребущий по горлу. Если это конец, то отвратно, что сознание унесет в неизвестность бытия тошнотворный звериный запах. Андрюха, как в схватке с чудовищем, был будто приперт к стенке, ногой нащупал сухую ветку, потянулся, приседая, забыв о ноже в руке. Лугатик прижался к земле, желая, чтобы мгла скрыла его от волков, словно черный плащ капуцина. Не двигался с места, хотя отчетливо понимал, что таким манером от зверей скрыться невозможно. Серые подхватили вой вожака, усиливая многократно.