Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе повезло! – выкрикнул разгоряченный парень. – В рубашке родился.
На его возглас горожанин не ответил. Зато раздался голос Сашки:
– Родилась, – поправила она Ваньку.
По вершинам деревьев заклубился серый рассвет, опускаясь вниз, прогоняя духов ночи и очерчивая предметы, и парень только теперь разглядел перед собой девушку, облаченную в короткую накидку. По телу пробежала испарина. Молодая горожанка коснулась ладонью головы в том месте, где был отсечен клок волос, и посмотрела на меч, как завороженная, тупо и жадно.
– Страшно? – нахмурился Малкин. – Сами на рожон полезли.
– Неймется всякому, – разнеслось в ответ.
– Дура, подохнуть вам неймется, – поморщился Ванька, тыльной стороной ладони вытирая пот со лба. – Прете в тартарары как на пожар. Целуете задницу Философу, вместо того, чтобы насадить ее на кол.
Механически горожанка закивала головой, показывая зубы в неприятной полуулыбке:
– Философ сказал: никому нет места там, где нет места никому. Как это справедливо.
– Глубоко мыслит ваш Философ, – с сарказмом усмехнулся парень, рассматривая горожанку широко открытыми глазами. – Кто вы больше для него, волки или люди? Или ни то ни другое? Может, пора послать Философа подальше, и показать пример собакам? Вот это было бы справедливо.
– Да, да, вы правы, как Философ, собаки уродливы и гнусны, – взахлеб подхватила горожанка аффектированным тоном.
– Не городи, замороченная! – оборвал Ванька. – Нашла, с кем меня сравнивать, – насупился.
Духи ночи медленно отступали, цепляясь длинными еще расплывчатыми тенями за все. Лица людей явственнее проступали из рассветного сумрака. Горожанка упорно прятала свое лицо, низко опускала голову. Ванька повернулся к Сашке:
– Потолкуй с этой очумелой, может, у тебя лучше получится.
Сашка выдвинулась к горожанке, голос той был хорошо знаком ей. Пухленькая фигура с крутыми бедрами и прямой осанкой напомнила о сумасшедшем доме. Девушка решительно позвала:
– Анька! Хватит придуриваться! Я узнала тебя. Я давно раскусила, что ты из ветеринарной службы.
Та подняла голову, прикрыла веки:
– Небо в змеях, змеи под ногами, ноги в облаках.
– Говори, чтобы всем было понятно, – потребовала Сашка. – Ты хорошо обучена нашему языку.
Анька недовольно затопталась на месте, привычно сделала шаг назад, и только после этого сиплым глухим голосом выдавила:
– Что тебя погнало к собакам, Сашка? Для чего ты убежала из сумасшедшего дома? Разве тебе было плохо у нас?
– Я помню слова Философа, – съязвила Сашка, – плохо все, что плохо, но хорошо, что плохо, где плохо.
– Философ прав всегда, – с вызовом выдохнула Анька. – Как не холь собаку, от нее не станет пахнуть волком.
– Все так, – согласилась Сашка. – Но и волка, как не холить, он тоже не станет пахнуть собакой.
– Волк бесценен.
– Поэтому Философ убивает вас.
– Нас убивают собаки.
– За то, что вы убиваете их.
– Мы будем убивать их, потому что Философ сказал, что собаке нет места рядом с волком.
– А им сказал, что волку нет места рядом с собакой.
– Философ всегда прав, потому что прав. И велик, потому что велик.
– Ну, хватит об этом. Мы ищем Карюху, – перевела разговор Сашка. – Ты прилепилась к ней во время побега, и я уверена, завела в клетку по ветеринарной разработке. Где она теперь? Не пытайся выкручиваться, я уверена, ты знаешь. Будешь врать, сама перегрызу тебе глотку, хоть я и не волчица. Просто у нас нет времени разводить бодягу с тобой, заниматься уговорами. Будь уверена, Ванькин меч занесен над твоей головой. Вы, горожане, хотя и не цените жизнь, но подыхать волку, не окропив землю собачьей или человеческой кровью, позорно. Знаю, что ты сейчас с удовольствием вырвала бы мое горло, и тогда пусть меч отсечет твою голову. Однако не надейся. Ни я, никто из нас не доставит тебе такого удовольствия. Ты у нас в руках, и ты видела, как мы поступаем с волками, когда они переходят грань. Не переходи эту грань, Анька, иначе позора тебе не миновать. А ведь ты не хочешь, чтобы Философ проклял твой дух, когда тело останется без головы. Проклятый дух – это скиталец по черным пустыням черных глубин черного пространства, не нужный даже самому себе. Смерть духа в его проклятье. Страшно стать духом-скитальцем. Поэтому у тебя один выход сейчас – отвести нас к Карюхе.
Минуту Анька молчала в состоянии короткой атонии и полного безразличия. Затем смиренно пообещала:
– Отведу.
Неожиданная покладистость удивила Сашку и напружинила. Полоса света над горизонтом расширилась. Малкин наконец рассмотрел лицо Аньки, видел, как ее тусклый взгляд липко цеплялся за меч Магов, представил, что та опасается за свою жизнь, и хмуро успокоил:
– Не будешь сама дурой, никто тебя не тронет, – неторопливо спрятал меч за спину.
– Хотя стоило бы оторвать башку, – громогласно прогудел Раппопет, из его сознания еще не выветрилось нападение серых. – Показывай, куда заманила Карюху. Но имей в виду, волчица, рука не дрогнет, если обманешь, – он выразительно поднес к ее носу нож, пахнувший волчьей кровью.
Резко Анька отшатнулась, мутный блеск пробил болото глаз, сглотнула слюну, качнулась. Попятилась легко, перескакивая через колдобины в траве под ногами. Компания устремилась следом. Катюха прыгала по буеракам рядом с Сашкой, ее что-то угнетало, беспокоило тревожное чувство. Андрюха, размахивая ножом, внимательно смотрел на волчью прыть Аньки. Катюха смятенно выдохнула Сашке:
– Ты ей веришь?
– Нет, – бросила та. Трава хлестала девушку по голым ногам.
– Тогда почему мы идем за нею? – брови взметнулись, пара морщинок перерезала лоб.
– Это она идет с нами, – поправила Сашка и ускорила шаг.
На ходу Малкин пытался обдумать, как они станут выбираться из города, когда найдут Карюху. Возможно, рано было думать об этом, но мысли гуляли по извилинам мозга, не находили выхода и жалили его, как осатаневшие осы. У Лугатика таких мыслей не было: главное, вытащить Карюху, а там будь что будет. И вот перевернутыми домами замаячила городская улица. Ванька поравнялся с Анькой:
– Из города есть дорога?
– Дорога бесконечна, если она начинается там, где кончается, – отозвалась Анька.
– Но где она начинается?
– Это известно Философу, – прозвучало неопределенно.
– Значит, горожане не колесят за городом? – поймал он ее глаза.
– У нас есть другие заботы, пока живы собаки, – сказала Анька.
– Но