Согласно сообщению Страбона, после того, как Аристоник потерпел неудачу в морском бою, «он бежал из Смирны, скрылся на материке, где поспешно собрал толпу бедных людей и призванных к свободе рабов; назвал он их Гелиополитами». Проще говоря, базилевс Пергама объявил своим подданным, что они теперь являются гражданами города Солнца. Мечта о свободном солнечном царстве, где все равны, находила широкое распространение, как среди рабов, так и среди низших слоёв общества, а потому движение Аристоника получило мощнейшею поддержку. Люди верили в то, во что хотели верить.

Хотя вряд ли новый пергамский царь замышлял радикально изменить общественный строй, скорее всего, он просто решил искать поддержку в широких слоях населения, а для этого и прибегнул к демагогии. Не он первый, не он последний освобождал рабов в тот момент, когда государство находилось на грани гибели. Так было в Ольвии во время осады города Зопирионом, так было на Сицилии во время обороны города Моргантины от армии восставших рабов Сальвия. После разгрома при Каннах в Риме из рабов также было сформировано два легиона.

Но в данной ситуации это не помогло. После нескольких лет жестоких сражений восстание было все же подавлено, а сам Аристоник был казнен в Риме. Таким образом, рассуждать на тему, что после его гибели идеи пергамских повстанцев могли получить широкое распространение и спустя много лет дойти до Боспора, возможным не представляется.

Тот факт, что движение, возглавляемое Савмаком, было действительно массовым, отметил В. Ф. Гайдукевич в своей работе «Боспорское царство»: «Во всяком случае, в тексте декрета государственный переворот на Боспоре представлен как результат восстания скифов, объединившихся вокруг Савмака, а не как заговор Савмака, привлекшего скифов для достижения своей личной цели». Убийство Перисада и смена власти в стране были ответной реакцией широких слоёв общества на попытку установления иноземного господства. Нет ничего удивительного в том, что и Савмак, подобно Аристонику, решил опереться на народные массы, поскольку отдавал себе отчет в том, с каким страшным врагом предстоит вступить в борьбу. Однако это не значит, что он попытался донести до скифов идеи своего пергамского коллеги о государстве Солнца, боспорские скифы просто не поняли бы своего базилевса. Поэтому говорить о том, что Савмак проповедовал учение гелиополитов, не приходится, хотя привлечь на свою сторону широкие слои беднейшего населения страны он мог вполне. Перед Митридатом, который не хотел мириться с таким положением дел на Боспоре, замаячил страшный призрак народной войны.

* * *

Ни к одной из своих кампаний в Крыму Диофант не готовился так тщательно, как к войне на Боспоре Киммерийском. Всю зиму он подготавливал своих ветеранов к предстоящему походу, призвал под знамёна гражданское ополчение Херсонеса, а также затребовал подкрепление из Понта. Стратег отдавал себе отчёт в том, что все его прошлые победы не будут стоить ровным счётом ничего, если на востоке Таврики останется мощное государство, во главе которого будут стоять местные скифы. Предстоящая схватка должна стать решающей, и именно в ней должно было решиться, быть Митридату хозяином Северного Причерноморья или нет. Дело осложнялось тем, что на стороне Савмака были регулярные воинские части и контингенты наемников, служившие ещё Перисаду, а не только массы необученных крестьян и рабов. Борьба должна была стать очень упорной.

План стратега, как всегда, был прост, дерзок и подразумевал наступательные действия. Но главной его особенностью было то, что Диофант вновь действовал по шаблону, и при желании его намерения можно было легко разгадать. Как и в войне с Палаком, когда понтийская армия атаковала Керкентиду, вместо того, чтобы освобождать Херсонес, главный удар стратег наносил на второстепенном направлении, по городу Феодосии. С её захватом он сразу же получал отличный плацдарм и базу для дальнейшего похода на главный очаг восстания – Пантикапей. В случае же провала наступления Диофант мог отступить в Феодосию и отсидеться за крепостными стенами до прихода помощи из Понта.

Херсонес был далеко, поэтому вести наступательную кампанию против боспорских скифов можно было лишь в том случае, если у полководца был надёжный тыл. И этим тылом, по мнению Диофанта, должна была стать Феодосия. Таким образом, её захват был ключом к дальнейшему успеху. Но как уже отмечалось, стратег действовал по шаблону, и главной бедой новых правителей Боспора стало то, что они не смогли вовремя раскусить его замысел. А когда всё поняли, то было уже поздно.

* * *

Ранней весной армия Диофанта погрузилась в Херсонесе на корабли, и флот взял курс на восток, в сторону Боспора. Полководец и здесь остался верен себе, предпочитая переброску войск осуществлять по морю, а не по суше. Он надеялся на эффект внезапности, и его расчёты полностью оправдались. Нападение на Феодосию было настолько неожиданным, что организованного сопротивления у повстанцев не получилось. Отряды понтийцев растекались по городу, занимали ключевые пункты и городские стены, всех, кто оказывал сопротивление, убивали на месте, а остальных сгоняли на городскую площадь. Там Диофант объявил, что город отныне принадлежит царю Митридату и все действия против его солдат будут караться как государственная измена. После этого, оставив в Феодосии гарнизон, стратег повёл свою армию на Пантикапей, рассчитывая, что где-то в пути произойдёт решительная битва с главными силами врага.

Но надеждам полководца не суждено было сбыться. Савмак, помня о том, как войска Палака были наголову разгромлены в полевых сражениях, решил пойти по другому пути и дать бой врагу, опираясь на мощные укрепления Пантикапея. В целом же складывается впечатление, что вторжение понтийских войск застало Савмака и его соратников врасплох. Правящие круги Боспора не только проспали атаку на Феодосию, но и не были в этот момент готовы к войне. Не ожидая такой прыти от Диофанта и столь быстрого начала боевых действий, Савмак просто не смог собрать в один кулак все те силы, которыми располагал. Хотя могло быть и так, что значительная часть его войск находилась на западных рубежах страны, занимая там укреплённые позиции и ожидая подхода понтийского стратега со стороны Херсонеса по суше. Но как бы там ни было, а стратегический просчёт повстанцев был налицо, и теперь наступила расплата.

О том, как дальше развивались события, нам практически ничего не известно. Есть лишь несколько строк из «Декрета», где текст начинается с того момента, когда стратег объявился в Херсонесе: «…и, прибыв к нам и упросив граждан, а также имея ревностное содействие со стороны пославшего его царя Митридата Евпатора, в начале весны явился с сухопутным и морским войском, а кроме того, взял и отборных из граждан на трех судах и, отправившись из нашего города, взял Феодосию и Пантикапей, виновников восстания наказал, а Савмака, убийцу царя Перисада, захватив в свои руки, выслал в царство Митридата и таким образом восстановил власть царя Митридата Евпатора».

В том, что битва за Пантикапей была страшной и жестокой, сомневаться не приходится. К этому располагало и сосредоточение в городе крупных воинских контингентов повстанцев, а также само природное расположение столицы. «Пантикапей представляет собой холм, населенный со всех сторон в окружности на 20 стадий. На восточной стороне города находится гавань и верфи приблизительно на 30 кораблей; есть там и акрополь» (Страбон). Таким образом, ветеранам Диофанта пришлось не только карабкаться на возвышенность под градом сыпавшихся на них метательных снарядов, под потоками кипящего масла и кипятка, но и сражаться врукопашную на городских улицах, прорубаясь к акрополю. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. Но в итоге прекрасная выучка и боевой опыт солдат, а также блестящие военные способности Диофанта склонили чашу весов в пользу понтийских войск. Боспорская армия была разгромлена, Пантикапей взят, а царь Савмак захвачен в плен. Битва за Таврику закончилась, владыка Понта торжествовал победу.