Она била до тех пор, пока не превратила уродливое лицо в кровавую кашу. Остановилась, лишь когда на полыхающих просторах ее разума вдруг всплыла прохладная мысль: «Ты хочешь убить ее? Ты убийца, Эйлит?» Лишь тогда пальцы отпустили волосы Врени, ставшие мокрыми от натекающей крови. Тварь, как тряпичная кукла, рухнула на землю.

Ее руки… Все в чужой крови…

– Этого ты хотела?! – закричала Эйлит бездыханной твари. Раны на ней не заживали, а значит…

Значит, она была не совсем чудовищем?..

Глава 17

Эрик

Она спятила. Тронулась умом. Эрик поджег бумагу, и та растаяла в руках черными хлопьями. Если кто-то узнает, что он просто думал о побеге, причем о побеге с девушкой, его тут же отдадут под трибунал. Еще в Академии каждый маг дает обет целомудрия, нарушение которого жестоко карается. А тут Сирша… Черт, она ведь даже не представляет, как подставляет его!

– Забудь, – ответил он. – Прости, но я не могу.

– Ы-ы-ы-ы! – На ее глаза вновь навернулись слезы. Она выглядела как обиженный ребенок, которому только что отказали в капризе. – Ы!

– Если нас найдут – а нас найдут, не сомневайся, – тебя отправят в монастырь, а меня прилюдно высекут на площади за то, что я добровольно оставил пост, а затем оскопят за то, что нарушил данный обет безбрачия, – пояснил Эрик, а у самого внутри все сжалось от липкого ужаса. – Ты согласна на это?

К его удивлению, Сирша не поддалась искушению снова разрыдаться и, мужественно вытерев глаза рукавом, посмотрела на Циглера новым, грозным взглядом. «Решайся, Эрик», – будто говорила она.

Сбежать!.. Сбежать… Что, если они действительно сбегут и отправятся, например, в Бъерну? Там мать сможет укрывать их какое-то время… Он ведь так этого хотел, правда?

– Сирша… – начал Эрик, но не нашел, что еще сказать. Конечно, он хотел сбежать! Но ведь он не животное, чтобы потакать только своим желаниям. У него есть обязанности!

Поняв, что ничего не добьется, она отвернулась и направилась к двери.

Черт, ну ты и дурак, Эрик Циглер! Всю жизнь ты выполнял то, что тебе велели, а сейчас, когда выпал шанс сделать что-то для себя, отступаешь!

– Стой, я согласен! – крикнул он, когда она уже схватилась за ручку, чтобы покинуть его.

Сирша обрадованно улыбнулась, порывисто обняла и прижалась щекой к груди. Затем, не побоявшись коротких жестких усов, коротко поцеловала Циглера в брылу. Они стояли так, наслаждаясь единственной близостью, которая была им доступна. Здоровой рукой Эрик поглаживал Сиршу по спине, лишь изредка, будто невзначай, касаясь талии. Сколько они еще смогут побыть вместе? Наверное, Эрику и целой жизни будет мало.

Что же им теперь делать? Бежать рискованно, но и оставаться нельзя, им не дадут быть вместе… Что Эрик Циглер скажет графу? «Простите, мой граф, но мы любим друг друга, можно ваша служанка будет жить со мной?» Бред какой-то! Господи, ну и за что ему все это?!

Как ответ на непроизнесенный вопрос, Сирша снова поцеловала его. В ее глазах горела такая нежность, что сердце щемило сладкой болью. Вот ради чего он делает. Ради нее.

Если бежать, то нужно это сделать сегодня, пока он не уехал вместе с капралом за Эйдин. В голове уже сами выстраивались возможные пути побега. Прости, Эйлит, но есть вещи поважнее твоей пропавшей сестры.

Однако не стоит забывать и про Цефи. Это его камень, нельзя оставлять ее здесь, она еще пригодится.

– Сегодня, Сирша. – Он положил ладонь на ее щеку. – Но только сперва… сперва мне нужно кое-что вернуть. Ты мне поможешь?

Сирша согласно закивала.

– Граф кое-что забрал у меня. Мой камень из меча. Ты знаешь, где он может это хранить?

Она снова кивнула. Разумеется, лучше нее никто не знает, где и что у Теодора лежит. Эрик достанет камень, и все будет кончено.

В сумерках они с Сиршей покинут Марый острог.

Они остановились перед дверью в кабинет графа и опасливо огляделись. Если их застанут за вскрытием этой двери, ничего хорошего ждать не придется. Убедившись, что поблизости нет любопытных чужих носов, Сирша достала ключ, украденный у Орина, и быстрым движением провернула его в замочной скважине. Щелк, щелк, щелк! Мгновение, и они уже внутри.

Прикрыв дверь здоровой рукой, Эрик огляделся. В кабинете все осталось так, как он запомнил в последний раз, даже бумаги лежали на том же месте, будто Теодор никуда и не уезжал. Сирша пошире распахнула портьеру, позволяя серому дневному свету облизать доски. Эрик же подошел к таинственному портрету и, не справившись с любопытством, открыл его.

Черная материя слетела на пол, обнажая поразительный в своем великолепии холст. Толстый, золоченый багет со звездами на углах, был такой роскошный, какого Эрик в жизни не видел. Портрет принадлежал чете фон Байлей.

Граф, графиня и их дочь смотрели на Циглера.

На высоком кресле, похожем на трон с темной спинкой, восседал молодой и счастливый Теодор, и его лик как будто освещался невидимым солнцем. Бледные губы его слегка скривились, с этой улыбкой он и смотрел на Эрика. Взгляд его светлых, чуть прищуренных глаз выражал и задумчивость, и божественную ясность. Одна рука покоилась поверх страниц и наверняка указывала на важные строки из Альхоровых речей. «Знание – есть великое благо, ибо знание – сила, доступная и нищему, и Королю». По правую руку от Теодора стояла безымянная графиня, с виду добродушная толстушка с покладистым нравом. Рядом на столе были серебряные весы с черепом сокола на одной из чаш, символом божественной праведности. По левую руку графа, но чуть в отдалении, замерла девчушка шести-семи лет, один в один мать. В белых пухлых ручках она сжимала деревянную птицу – знак скорой свободы. Позади троицы виднелись горы, окутанные серо-зеленой дымкой. Эрик пригляделся и даже нашел крохотный Марый острог между головой графа и правым плечом графини. Сверху же полотно украшала надпись, девиз рода фон Байлей: «Бог, Король, честь, долг».

Эрик сразу же вспомнил две свечки в часовне. Теперь сомнений не оставалось – род фон Байлей прервался.

– Что с ними случилось? – тихо спросил Эрик, боясь нарушить траурную тишину. Долго смотреть на картину казалось невыносимо – вид умерших людей отчего-то вселял странный, сверхъестественный страх, словно они смотрели на тебя в ответ.

Сирша указала на тот самый чудовищный череп, лежащий на подушке, а затем на девочку. У Эрика что-то скрипнуло в сердце: черт, такая маленькая, такая невинная,